Немного из истории
Николай Первый Павлович
Немного из истории . Шестидесятые годы XIX века. Некрасов говорил, что это было время надежд, которым не суждено было сбыться. В 1861 году Александр II отменил крепостное право, официально народ был освобожден, но от последствий многовековой крепостной зависимости невозможно было избавиться моментально. Поэт считал либеральные реформы Александра II обманом и ограблением народа, в целом ряде стихотворений высказывал свое негативное отношение к реформам, эти стихотворения были проникнуты разоблачительным, обличительным пафосом. Таково и стихотворение «Железная дорога». Железную дорогу из Петербурга в Москву прокладывали 10 лет под руководством главного управляющего путями сообщения графа П. А. Клейнмихеля, известного своей жестокостью. Осенью 1864 г. Некрасов в поезде, услышав или будто бы услышав приведенный в эпиграфе разговор отца с сыном, счел или будто бы счел нужным вмешаться в разговор.
Строительство железной дороги
Еще в конце восемнадцатого века братья Фроловы создали для промышленных нужд из одного больших предприятий новый вид транспорта, представлявший собой вагоны, что двигались на рельсовом ходу. Железнодорожный транспорт в современном его понимании появился немного позже - в 1825 году в Англии. Что касается нашей страны, то первая железная дорога в России была построена под руководством австрийского инженера фон Герстнера. Эту идею поддержал лично Николай I, который подписал 15 апреля 1836 года соответствующий указ. Согласно данному документу в стране было начато строительство так называемой Царскосельской железной дороги. Средства на сооружение были предоставлены графом Бобринским, самим фон Герстнером, а также прочими лицами, которые представляли русский, американский и немецкий капитал. Первая железная дорога в России должна была соединить Петербург и Царское село. Следует отметить, что позже ветку продлили на 700 метров до Павловска . В начале 1842 года Николай I издал указ о начале строительства первой железной дорог и в России. Она должна была соединить Москву и Петербург. Все работы, которыми руководил главный управляющий путями П. А. Клейнмихель, завершились в рекордно короткие сроки. Уже в 1852 году дорога была запущена. Русский поэт, Некрасов Николай Алексеевич, посвятил этому событию одно из наиболее значимых стихотворений гражданской направленности. Вот только внимание его в большей мере привлекают не столько блага, которые давала дорога, позволившая сократить время пути с одной недели до суток, сколько то, какой ценой она досталась России.
Николай Первый Павлович - император, правивший с 1825 по 1855 год в Российской Империи. Из-за жестоких телесных наказаний, преимущественно в воинской среде, получил прозвище "Николай Палкин", которое впоследствии получило широкую известность из-за одноименного рассказа Л. Н. Толстого.
Из истории создания произведения Стихотворение "Железная дорога" Некрасова было написано в 1864 году и опубликовано в журнале «Современник». К тому времени железная дорога между Москвой и Петербургом была названа Николаевской, а П. А. Клейнмихель, отличавшийся невероятной жестокостью по отношению к подчиненным и компрометировавший власть, отстранен от должности Александром II. Вместе с тем проблема, которую поднимает автор произведения, в 60-е годы XIX века являлась весьма злободневной. В это время развернулось строительство железных дорог в других уголках страны. При этом условия работы и содержания задействованных на работах крестьян мало чем отличались от описанных Некрасовым. Работая над стихотворением, поэт изучил ряд публицистических документов, среди которых статьи Н. Добролюбова и В. Слепцова о жестоком отношении управляющих к подчиненным, опубликованные в 1860-61 годах, что расширяет временные границы произведения. Фамилия же Клейнмихеля в большей мере должна была отвлекать внимание цензуры от актуальности темы. Но даже это не делало его менее обличающим, что позволяет понять детальный анализ. «Железная дорога» Некрасова многими современниками воспринималась как смелое обличение существовавших и при Александре II порядков.
Анализ стихотворения Некрасова "Железная дорога"
О поэтичности стихотворения Н.А. Некрасова "Железная дорога"
Некрасовское произведение поэтично не только вследствие яркости картин, прелести пейзажей; оно поэтично прежде всего потому, что являющаяся, так сказать, нервной системой стиха поэтичность есть внутренняя мера, которой все в стихе измерено и оценено.
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор! —
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.
Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни...
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни —
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою...
Пейзаж Некрасова поэтичен, но это поэзия особого рода. Названо время года — осень, и сразу раскатившееся — ядреный, «воздух ядреный» — дерзкая заявка, обрывающая, кажется, всякую связь с поэтической традицией описания, передачи ощущения осени в русской поэзии. Чего стоит природа, зовущая выспаться, не спать, а именно выспаться. По-мужицки усталый человек хочет уйти в природу, отдохнуть не для того, чтобы «в истине блаженство находить», а просто... выспаться.
Но сфера поэтического не только не пропадает, она расширилась. В самой природе поэтизировано все традиционно непоэтизировавшееся: пни и моховые кочи, лед, словно тающий сахар. Некрасовский стих распахнут в природу. Мы не только в вагоне, но уже и вне его, мы глотнули воздуха — «воздух усталые силы бодрит». «Около леса, как в мягкой постели, выспаться можно» — здесь передано почти физическое ощущение приобщения к природе, не в высоком философском, тютчевском, а в тоже по-своему высоком, но самом непосредственном смысле. Некрасов не прозаизирует поэтическое, но поэтизирует прозаическое. Два слова в конце этой части — «родимая Русь» («всюду родимую Русь узнаю») —как бы вдруг все к себе сводят, в себя вбирают и сразу, даже несколько неожиданно, дают стиху высокое звучание. Как музыкант одной нотой, так большой поэт одним словом может определить характер и высоту нашего восприятия. Ведь пушкинское «Зимнее утро» не идиллия у камелька, не зимний пейзаж только, это момент в развитии могучего духа, выраженный в форме подлинно бетховенской сонаты: борение двух начал и разрешающий выход в свет, в гармонию финала. И уже в первых пушкинских аккордах
Навстречу северной. Авроры Звездою севера явись!
задана эта высота, эта масштабность, которой уже вольно или невольно мы определим все развитие темы.
Такова и у Некрасова «родимая Русь» в последней строке первой части, которая никак не исчерпывает, конечно, значительности произведения, но которая на такую значительность настраивает. Во вступлении же интонации и мотивы народной песни: «Русь» — «родимая», а «речка» — «студеная». Народ, который явится непосредственно позднее, явлен уже здесь. В поэте и через поэта он заявил себя, и заявил поэтически.
Первая и вторая части некрасовского произведения внутренне едины, и это не единство контрастов. И та и другая поэтичны. Картина удивительного сна, который увидел Ваня, прежде всего поэтичная картина. Раскрепощающая условность — сон, который дает возможность увидеть многое, чего не увидишь в обычной жизни, — мотив, широко использовавшийся в русской литературе и до Некрасова. Достаточно вспомнить о Радищеве и Чернышевском, если говорить о близкой Некрасову традиции. У Некрасова сон перестает быть просто условным мотивом. Сон в некрасовском стихотворении — поразительное явление, в котором смело и необычно совмещены реалистические образы со своеобразным поэтическим импрессионизмом. Сон служит не выявлению смутных подсознательных состояний, души, но и не перестает быть таким подсознательным состоянием, и то, что происходит, происходит именно во сне, вернее, даже не во сне, а в атмосфере странной полудремоты. Что-то все время повествует рассказчик, что-то видит растревоженное детское воображение, и то, что Ваня увидел, гораздо больше того, что ему рассказывалось. Собеседник говорил о косточках, а они ожили, как в романтической сказке, о тяжелой жизни людей, и они пропели Ване свою страшную песню. И где был сон, где была явь —р ассказ, не может понять разбуженный, опомнившийся мальчик:
Вдруг появились — и он мне сказал:
— Вот сии — нашей дороги строители!..»
Как будто бы он — рассказчик, и это, как позднее шутил Маяковский в подобном случае, «устраняет всяческие подозрения по поводу веры автора во все загробные ахинеи». Но для Вани был не только рассказ, был сон, странный и фантастический. Он у Некрасова выделено курсивом:
И он мне сказал.
Он уже не только рассказчик, но кто-то или что-то трудноуловимое. Как и ряд других элементов некрасовского стиха, такое он, возможно, пришло из романтической поэзии, и, видимо, непосредственно из /стихов Жуковского, где встречается часто, например, в переведенной Жуковским из Соути «Балладе, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди»:
Никто не зрел, как с нею мчался он...
Лишь страшный след нашли на прахе;
Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон
Младенцы вздрагивали в страхе.
Однако то, что у Жуковского выглядит, как хотя и не реальный, но легко определяемый элемент (он — просто нечистая сила), у Некрасова предстает как реальное, но трудно определяемое психологическое состояние. Там не реально, но определенно и грубо; здесь неопределенно и тонко, но реально.
Сон Вани подготовлен отчасти уже и пейзажем вступления, картиной лунной ночи. Элемент этого пейзажа появляется во второй части. Стих вступления
Всё хорошо под сиянием лунным
повторится точно, предваряя картину сна:
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
Некрасов-поэт не позволяет Некрасову-живописцу внести ни одной лишней краски, стремясь к почти гипнотической сосредоточенности стихов.
Вместе с Ваней мы погружены в атмосферу полусна, полудремоты. Рассказ ведется как повествование о правде, но и как обращенная к мальчику сказка. Отсюда
удивительная безыскусность и сказочная масштабность уже первых образов:
Труд этот, Ваня, был страшно громаден —
Не по плечу одному! В мире есть царь; этот
царь беспощаден, Голод названье ему».
Сна еще нет. Идет рассказ, идет поезд, идет дорога, дремлет мальчик, и поэт, в первый и единственный раз разошедшийся с рассказчиком, прерывая рассказ, дает еще одну дозу поэтического наркоза. К ритму рассказа он подключает убаюкивающий ритм дороги:
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
И снова продолжается рассказ:
А по бокам-то все косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Разве мы не усыплены вместе с Ваней? И начался Ванин сон;
Чу! Восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!..»
Сон начат, как баллада. Луна, мертвецы со скрежетом зубовным, их странная песня — характерные аксессуары балладной поэтики сгущены в первых строфах и усиливают ощущение сна. Балладность подчеркнута, как бы декларирована традиция, романтическая и высокая, в рамках которой пойдет рассказ о народе. Но рассказ о народе не остается балладой, а переходит в
В некрасовском произведении два народа и два разных к нему отношения. Есть возмущение, но, если угодно, есть и умиление. Есть народ в его поэтической и нравственной сущности, достойной поэтического определения, и народ в его рабьей пассивности, вызывающей горькую иронию.
Образ народа, каким он явился во сне, образ трагический и необычайно масштабный. Предстала как бы
вся «родимая Русь». Первоначально бывшая у Некрасова строка
С Немана, с матушки Волги, с Оки
сменяется другой
С Волхова, с матушки Волги, с Оки
не только потому, что, правда, очень удачно, Волхов фонетически связывается внутренней рифмой с Волгой." | География становится более национальной и в своем настоящем, и даже в обращенности к прошлому.
Народ этой части высоко поэтичен, ни о каком обличении не может быть и речи. Иногда вдруг рассказ становится сдержанным, почти сухим: ни одного «образа», ни единой лирической ноты. Повествование приобретает характер и силу документального свидетельства, как в песне мужиков:
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда...
И вдруг взрыв, ворвавшееся в рассказ рыданье:
Всё претерпели мы, божий ратники,
Мирные дети труда!
Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Это рыданье не могло подчиниться строфическому делению стихов и начаться с новой строфы. Оно ворвалось там, где, что называется, подступило к горлу. То же в описании белоруса, уже авторском:
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый, больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках.
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах...
Рассказ приобрел бесстрастную сухость протокольного показания, но в ней и предпосылка, и оправдание нового взрыва, высокого лирического пафоса, Рассказ о белорусе заканчивается словами:
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!
А эти слова сменяются призывом?
Эту привычку к труду благородную Нам бы не худо с тобой перенять...
Тупое молчание, механическое долбление земли названо привычкой к труду благородной. Однако то, что может показаться логической несообразностью, будучи вычлененным, тонет в общем потоке лирического воодушевления народом и народным трудом, и мы позволили указать на нее, чтобы подчеркнуть, как далеко идет Некрасов в этом воодушевлении и как мало здесь можно говорить о каком бы то ни было обличении, во всяком случае об обличении.народа.
Только поняв и показав народ в его высокой поэтической сущности, поэт мог воскликнуть:
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную —
Вынесет всё, что господь ни пошлет!
Вынесет всё — и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Даже в конце 50-х годов в обращении к народу было больше вопроса, чем уверенности:
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил,—
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..
Это записано в 1858 году при все более растущем общественном подъеме, а в пору спада народного и общественного движения у поэта вдруг прозвучала твердая уверенность в будущем счастье народных судеб. Почему? Заметим, что имено в эти годы создается самое гениальное, может быть, единственное по поразительной завершенности произведение Некрасова «Мороз, Красный нос» (1863), начинается работа над поэмой «Кому на Руси жить хорошо» (1863—1864). Такие произвел дения не пишутся просто из умозрительного желания показать, или, как говорят, отобразить, народную жизнь. Для Некрасова с ними осуществлялся выход из того
состояния внутреннего кризиса, в который были повергнуты передовые, революционные круги, когда народ как будто бы так жестоко обманул их надежды в 1861— 1862 годах.
Поэт не переставал быть революционером, и его поэтическая работа была поиском объективной основы, на которой только и могла существовать вера в будущее, не оставаясь праздным мечтанием. Вновь и во многом заново предпринятое гениальным поэтом в 60-е годы исследование открыло для него колоссальный эстетический и, значит, человеческий потенциал народной жизни. Революционер не переставал быть поэтом, а для поэта это и был объективный фактор, позволивший в самую мрачную пору сделать выводы, до которых не поднимались многие передовые политики и социологи.
Однако, становясь оптимистической, трагедия не переставала быть трагедией. Она есть и в спокойном, но жутком приговоре некрасовского стихотворения:
Жаль только — жить в эту пору прекрасную Уж не придется — ни мне, ни тебе.
Это тоже уверенное, трезвое и спокойное «ни тебе» — просто страшно.
В первой части стихотворения была явь, во второй был сон, но было то, что их объединило. Была поэзия: поэзия природы, по-народному воспринятая, поэзия народного страдания и подвига, именно подвига, достойного высокой патетики: строители дороги — «божий ратники», «мирные дети труда», воззвавшие к жизни бесплодные дебри и обретшие гроб.
В третьей части снова явь. Переход резок, пробуждение неожиданно. О нем не сказано. Просто мы разбужены в стихе и стихом, звуками, оглушительным свистком, который «взвизгнул». Сон нарушен, но еще не разрушена поэзия сна и того, что во сне привиделось. И Ваня говорит об этом:
«Видел, папаша, я сон удивительный,—
Ваня сказал: — тысяч пять мужиков,
Русских племен и пород представители
Вдруг появились — и он мне сказал: —
Вот они —нашей дороги строители!..»
Захохотал генерал!
Свисток разрушил сон, генеральский хохот разрушил поэзию. Генерал и не был приобщен к миру поэзии.
Там был автор, был Ваня, там были мы. Заметим, как одно лишь слово, точно найденное, становится образом громадного наполнения. В системе образов сна само имя мальчика стало образом. Ваня — никак иначе поэт не мог его назвать.
Генерал с хохотом и в стих введен резко подчеркнуто. Четырехстопный дактиль теряет целую стопу, а последняя из оставшихся усечена. Коротенькая эта строчка оказалась выделенной даже графически. Нарушилось, споткнулось само течение стиха.
Вся эта третья часть в некрасоведении толкуется обычно как спор повествователя с генералом.
В действительности никакого так понятого спора здесь нет. После деликатного замечания: «Я говорю не для вас, а для Вани» — рассказчик отступает перед генеральским напором, так сказать оставляя поле боя, и генерал бушует в одиночестве. Коварный автор дает ему полную свободу действий и не спешит вступить" в спор. Генерал сам опровергает себя. Он обороняется и наступает в роли, несколько для генералов необычной,— защитника эстетических ценностей. Однако защитник прекрасного, поэзии, уже в сам стих вошел как его разрушитель.
Генерал явлен во всеоружии эстетической программы. Примеры классичны: Колизей, Ватикан и, конечно, Аполлон Бельведерский. Но в генеральских устах они ценности не имеют. Ведь прелесть Венеры Милосской определяется в рассказе Г. Успенского «Выпрямила» тем, как она описана и что она вызывает в человеке. В некрасовских стихах нет ни того, ни другого. Произведения искусства лишь названы. Они обесцениваются эстетически в сухом и бесцеремонном генеральском перечислении. Колизей, святой Стефан, Аполлон Бельведерский перемежаются ругательствами: «варвары», «дикое скопище пьяниц» — все это быстро и сразу вылетает из одних уст. Обращаясь к пушкинским стихам, генерал не может, принципиально не может в некрасовском произведении точно процитировать эти стихи, ибо пушкинские стихи _ безотносительная эстетическая ценность, генерал же принципиально антиэстетичен. Он может защищаться пушкинскими стихами, лишь косноязычно их передавая, Пушкин у Некрасова пародирован. Вместо
Печной горшок тебе дороже,
Ты пищу в нем себе варишь.
Появилось
Или для Вас Аполлон Вельведерский
Хуже печного горшка?
Ямбический стих Пушкина, так сказать, переведен дактилем, и это неожиданно сообщало ему сниженную разговорную интонацию, а замена одного лишь слова «дороже» на «хуже» стала демонстрацией примитивности и грубейшего утилитаризма. И эта пародия на пушкинские бтихи вложена в уста его непрошеного защитника.
Речь идет уже не просто о строителях дороги (авторы комментария ко второму тому Полного собрания сочинений и писем Некрасова (1948—1953) писали:" «Стихотворение Некрасова основано на подлинных фактах, относящихся к постройке Николаевской (ныне Октябрьской) железной дороги между Петербургом и Москвой» (II, 680), Разговор идет по самому большому, мировому счету. «В мире есть царь...», — начал поэт рассказ. «Ваш славянин, англосакс и германец»... — подхватил здесь генерал. Тема, которая была намечена в начале произведения, потом как будто бы ушла и вдруг неожиданно и точно возникла вновь, уже обогащенная. Вообще все стихотворение основано на таких внутренних соответствиях, перекличках, соотнесениях, которые в гармонии и определяют подлинную музыкальность произведения. Можно указать, конечно, на удачные сочетания тех или иных звуков, но, как говорил Горький, «фонетика— это еще не музыка» 1 .
В некрасовском стихотворении то, что генералом от- . вергается как антиэстетическое, уже выявлено в его поэтичности, сам же генерал предстает как начало безобразное. Ничего убийственнее для радетелей чистогб искусства нельзя было придумать. Защитник «чистого искусства» не поэт и не критик, не профессор даже, а «папаша в пальто на красной подкладке», генерал. Теории, примиряющие с жизнью, призывающие К светлому взгляду на нее, возведены к их конечной инстанции. Все обнажено до предела.
У генерала, конечно, есть положительная программа, сводящаяся к требованию воспеть жизнь, показать ее светлую сторону. Поэт идет навстречу пожеланию с го-
товностью. Стих последней строки генеральской речи в третьей части:
Вы бы ребенку теперь показали
Светлую сторону...—
заканчивается уже в первой строке четвертой части, в авторской речи:
Рад показать!
Предложение подхвачено буквально на лету.
Следует рассказ об ужасном труде людей. Явной иронии нет. Она лишь в начальном определении новой картины как светлой. Есть опять подчеркнуто объективный, почти сухой рассказ о том, что скрыто за занавесом конечного итога:
Труды роковые
Кончены — немец уж рельсы кладет.
Мертвые в землю зарыты; больные
Скрыты в землянках...
Затем картина становится все более и более светлой,
и, чем более светлой она становится, согласно генераль
скому пожеланию и пониманию, тем более внутренней
горечи вызывает она, тем ироничнее автор. А внешний
пафос рассказа растет: появляется бочка вина, звучат
клики и, наконец, наступает апофеоз:
Выпряг народ лошадей — и купчину
С криком ура! по дороге помчал...
Вряд ли было бы больше горечи, если бы народ помчал самого графа Петра Андреевича Клейнмихеля. Нет, здесь представлено животное в животном обличье с его «...нешто... молодца! молодца...» и «проздравляю!», —« торжествующая свинья («Шапки долой — коли я говорю»). Эту-то «торжествующую свинью» мчит на себе народ, и горьким ироническим кивком на такую отрадную картину заключено произведение. Самая «светлая» картина оказалась в произведении самой безобразной.
Ирония, завершившая стихи, по-своему закономерна и смело может быть отнесена к числу самых авторитетных доказательств в пользу мнения, что стихотворение написано именно в 60-е годы.
Сон завершился высоким пафосом, явь — иронией, но и там и там есть печаль, есть трагическое ощущение, на котором неожиданно сошлись патетические восклицания одной части и ироничный вопрос другой и которое
во многом оказалось конечным итогом произведения.
Как мы уже отметили, невнимание к поэтичности как внутренней мере этого стихотворения часто заставляло исследователей рассматривать его как иллюстрацию.
Только освоение некрасовской поэзии в ее органичной поэтической сути позволит нам обращаться к этой поэзии, как ко всякому явлению большого искусства, бесконечно.
Отрывок из поэмы Н.А. Некрасова «Железная дорога»
Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
Труд этот, Ваня, был страшно громаден
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотёсцев, ткачей.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стёкла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. "В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мёрзли и мокли, болели цингой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда...
Всё претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!
Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено...
Все ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?.."
Не ужасайся их пения дикого!
С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
С разных концов государства великого -
Это всё братья твои - мужики!
Стыдно робеть, закрываться перчаткою,
Ты уж не маленький!.. Волосом рус,
Видишь, стоит, измождён лихорадкою,
Высокорослый больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь век...
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь ещё: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!
Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять...
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную -
Вынесет всё, что господь ни пошлет!
Вынесет всё - и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только - жить в эту пору прекрасную
Уж не придется - ни мне, ни тебе.
Анализ отрывка из поэмы Н.А. Некрасова «Железная дорога»
Некрасов в поэме «Железная дорога» описал труд и страдания русского народа, гнёт и потери, которые он пережил. Одним из самых страшных бедствий был, конечно же, голод. Поэт создает развёрнутую метафору «царя-голода»
, где последний предстает перед нами как живое существо, правящее миром. Именно он заставляет мужиков работать день и ночь, браться за непосильный труд, теряя физические и душевные силы. Для того, чтобы показать все тяготы жизни рабочих, согнанных на постройку железной дороги, автор строит стихотворение как рассказ очевидца
, возможно, даже участника этих событий. Это, а также постоянные обращения
(к «папаше», «Ванечке») придают тексту бОльшую достоверность, а кроме того живость и эмоциональность.
Люди работали и умирали, пока строили железную дорогу («А по бокам-то всё косточки русские…»). Фантастический образ «толпы мертвецов»
помогает как нельзя лучше понять судьбу мужика-строителя. За свой рабский труд люди не получали никакой благодарности; те, кто заставил простой люд строить железную дорогу, никак не помогали, а только эксплуатировали несчастных людей. Чтобы подчеркнуть это, Некрасов использует короткие, часто нераспространённые предложения
, а также лексику с отрицательной семантикой
(«Мёрзли и мокли, болели цингой», «Грабили нас грамотеи-десятники,/ Секло начальство, давила нужда…»).
Тема социальной несправедливости раскрывается и в портрете
больного белоруса. Некрасов, используя яркие эпитеты
, а также разговорную лексику
, создаёт образ забитого, униженного, больного строителя железной дороги («Губы бескровные, веки упавшие<…>/ Ноги опухли; Колтун в волосах;», «горбатая спина», «язвы», «грудь ямою»). В его лице показаны всё страдание народа и равнодушие высших слоёв общества.
Но Некрасов подчеркивает, что, несмотря на унижения и бедность, голод и холод, русский народ «вынесет всё» («Вынес достаточно русский народ,/ Вынесет всё, что Господь ни пошлёт!»). В этом восхвалении русского народа, а также в открытом призыве к борьбе заключается главный идейный пафос отрывка.
Стихотворение «Железная дорога» (иногда исследователи называют произведение поэмой) было написано Н.А. Некрасовым в 1864 году. В основу произведения легли исторические факты. Речь в нем идет о строительстве в 1846–1851 гг. Николаевской железной дороги, соединившей Москву и Петербург. Этой работой руководил управляющий путями сообщения и публичными зданиями граф П.А. Клейнмихель. Люди работали в тяжелейших условиях: тысячи умирали от голода и болезней, у них не было необходимой одежды, за малейшее ослушание их жестоко наказывали плетьми. Работая над произведением, изучал очерково-публицистические материалы: статью Н.А. Добролюбова «Опыт отучения людей от пищи» (1860) и статью В.А. Слепцова «Владимирка и Клязьма» (1861). Впервые стихотворение было опубликовано в 1865 году в журнале «Современник». Оно имело подзаголовок: «Посвящается детям». Публикация эта вызвала недовольство официальных кругов, после чего последовало второе предостережение о закрытии журналу «Современник». Цензор нашел в этом стихотворении «страшную клевету, которую нельзя читать без содрогания». Направление журнала цензура определяла так: «Оппозиция правительству, крайность политических и нравственных мнений, демократические стремления, наконец, религиозные отрицания и материализм» .
Стихотворение мы можем отнести к гражданской лирике. Жанрово-композиционная структура его сложна. Построено оно в форме разговора пассажиров, условным попутчиком которых является сам автор. Основная тема – раздумья о тяжелой, трагической судьбе русского народа. Некоторые исследователи называют «Железную дорогу» поэмой, синтезирующей элементы различных жанровых форм: драмы, сатиры, песни и баллады.
«Железная дорога» открывается эпиграфом – разговором Вани с отцом о том, кто строил железную дорогу, по которой они едут. На вопрос мальчика генерал отвечает: «Граф Клейнмихель». Затем в действие вступает автор, который вначале выступает как пассажир-наблюдатель. И в первой части мы видим картины России, прекрасный осенний пейзаж:
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно – покой и простор! -
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.
Пейзаж этот создан в русле пушкинской традиции:
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей…
Эти зарисовки выполняют в сюжете произведения функцию экспозиции. Лирический герой Некрасова восхищается красотой скромной русской природы, где все так хорошо: и «морозные ночи», и «ясные, тихие дни», и «моховые болота», и «пни». И как будто мимоходом он замечает: «Нет безобразья в природе!». Тем самым подготавливаются антитезы, на основе которых построено все стихотворение. Так, прекрасной природе, где все разумно и гармонично, противопоставляет автор те безобразия, которые творятся в человеческом обществе.
И это противопоставление мы имеем уже во второй части, в речи лирического героя, обращенной к Ване:
Труд этот, Ваня, был страшно громаден -
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Оппонируя генералу, он открывает мальчику правду о строительстве железной дороги. Здесь мы видим завязку и развитие действия. Лирический герой говорит о том, что многие рабочие были обречены на смерть на этом строительстве. Далее мы видим фантастическую картину:
Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!
Как отмечает Т.П. Буслакова, «реминисцентным источником этой картины является сцена танца «тихих теней» в балладе В.А. Жуковского «Людмила» (1808):
«Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В доме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились…
По смыслу два близких… эпизода полемичны. У Некрасова художественной целью становится стремление не только представить доказательства, в отличие от Жуковского, «ужасающей» правды, но пробудить совесть читателя» . Далее образ народа конкретизируется у Некрасова. Из горькой песни мертвецов мы узнаем об их несчастной судьбе:
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда…
Все претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!
…Волосом рус,
Видишь, стоит изможден лихорадкою,
Высокорослый, больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь день…
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Здесь же лирический герой обозначает свою позицию. В призыве, обращенном к Ване, он раскрывает свое отношение к народу. Огромное уважение к труженикам, «братьям», к их подвигу звучит в следующих строках:
Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять…
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.
И заканчивается вторая часть на оптимистической ноте: лирический герой верит в силу русского народа, в его особенную судьбу, в светлое будущее:
Да не робей за отчизну любезную…
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную -
Вынесет все, что господь ни пошлет!Вынесет все – и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Эти строчки являются кульминационными в развитии лирического сюжета. Образ дороги здесь приобретает метафорический смысл: это особый путь русского народа, особый путь России.
Третья часть стихотворения противопоставлена второй. Здесь отец Вани, генерал, высказывает свои взгляды. По его мнению, русский народ – «варвары», «дикое скопище пьяниц». В отличие от лирического героя, он настроен скептически. Антитеза присутствует и в содержании самой третьей части. Здесь мы встречаем реминисценцию из Пушкина: «Или для вас Аполлон Бельведерский Хуже печного горшка?». Генерал здесь перефразирует пушкинские строки из стихотворения «Поэт и толпа»:
Тебе бы пользы всё – на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь.
Однако «в полемику с Пушкиным вступает сам автор. Для него неприемлемы поэзия, содержание которой – «звуки сладкие и молитвы»…, и роль поэта-жреца. Он готов «Давать… смелые уроки», броситься в битву ради народной «пользы» .
Четвертая часть представляет собой бытовую зарисовку. Это своеобразная развязка в развитии темы. С горькой иронией, сатирически лирический герой рисует здесь картину окончания трудов. Рабочие ничего не получают, потому что каждый «подрядчику должен остался». И когда тот прощает им недоимку, то это вызывает бурное ликование в народе:
В этой части также присутствует антитеза. Подрядчик, «почтенный лабазник», десятники противопоставлены здесь обманутому, терпеливому народу.
Композиционно произведение делится на четыре части. Оно написано четырехстопным дактилем, катренами, рифмовка – перекрестная. Поэт использует различные средства художественной выразительности: эпитеты («ядреный воздух», «в пору прекрасную»), метафору («Вынесет все – и широкую, ясную Грудью дорогу проложит себе…»), сравнение («Лед неокрепший на речке студеной Словно как тающий сахар лежит»), анафору («Едет подрядчик по линии в праздник, Едет работы свои посмотреть»), инверсию «Эту привычку к труду благородную»). Исследователи отмечали многообразие лирических интонаций (повествовательную, разговорную, декламационную) в стихотворении. Однако все они окрашены песенной тональностью. Сцена с изображением мертвецов приближает «Железную дорогу» к балладному жанру. Первая часть напоминает нам пейзажную миниатюру. Словарь и синтаксис произведения нейтральны. Анализируя фонетический строй произведения, отметим наличие аллитерации («Листья поблекнуть еще не успели») и ассонанса («Всюду родимую Русь узнаю…»).
Стихотворение «Железная дорога» было очень популярно среди современников поэта. Одна из причин того – искренность и горячность чувств лирического героя. Как отмечал К. Чуковский, «у Некрасова… в «Железной дороге» и злоба, и сарказм, и нежность, и тоска, и надежда, и каждое чувство огромно, каждое доведено до предела…»
1. Зарчанинов А.А., Райхин Д.Я. Русская литература. Учебник для средней школы. М., 1964., с. 15–19.
2. Буслакова Т.П. Русская литература XIX века. Учебный минимум для абитуриента. М., 2005, с. 253–254.
3. Там же, с. 255.
4. См.: Чуковский К.И. Мастерство Некрасова. М., 1955.
/ / / История создания стихотворения Некрасова «Железная дорога»
Первая железная дорога в России была построена при Николае I, она соединяла Москву с Санкт-Петербургом. Царь не предусматривал никаких сложностей и препятствий, а просто прочертил под линейку на большой карте схему дороги, которая, естественно, затрагивала леса и болота, и в результате строительство данной дороги унесло множество жизней простых людей.
Процессом руководил граф Клейнмихель, который вошел в историю как человек невероятной жесткости. Он очень хотел закончить строительство как можно раньше, поэтому доводил крестьян до безобразного состояния, заставляя их трудиться до смерти.
Несколько позже, когда царствовать стал Александр II, строительство железных дорог набирало обороты. И в 1864 году была построена новая линия, а жертвами этого строительства на этот раз стали крестьяне, освобожденные от крепостной зависимости в 1861 году.
Подобные ситуации производили на Некрасова очень сильное впечатление, и поэт не мог не создать стихотворение, посвященное ужасному обращению с простыми людьми, ведь на протяжении всего творчества можно проследить его невероятную любовь к крестьянскому сословию, да и в целом к простым, униженным и не заслуживающим этого людям.
За годы работы над произведением, Н.А. Некрасов познакомился с трудами многих известных личностей, особенно сильными публицистическими источниками сам поэт считал статью В.А. Слепцова «Владимирка и Клязьма», написанную в 1861 году, а также статью Н.А. Добролюбова «Опыт отучения людей от пищи», написанную в 1860 году.
Добролюбов в своей статье выражает очень важную мысль, которая проходить и сквозь все стихотворение Некрасова: даже столь огромный шаг в истории России, как строительство железной дороги, не означал избавление от огромного количества людей, находящихся у власти и лишь жаждущих наживы. Их совершенно не волновала судьба простых рабочих, которым ничего не оставалось, кроме исполнения приказов, иначе, за малейшее непослушание им грозило изъятие последнего куска хлеба, а порой даже смерть.
Первое издание стихотворения было произведено в популярном на тот момент журнале «Современник», оно имело довольно спорный подзаголовок – «Посвящается детям». Естественно, публикация вызвала очень много волнений в высших кругах, которые в очередной раз пригрозили журналу закрытием. Цензор назвал данное стихотворение Некрасова «клеветой».
Хотя такое заключение было в корне неверным, ведь поэт в произведении приводил весьма реальные доводы и доказательства, поэтому скорее правящие круги не «оклеветаны» были, а разоблачены.
Таким образом, стихотворение Н.А. Некрасова «Железная дорога» имеет весьма интересную историю создания, в которой не обошлось без трудностей, цензур и споров, ведь автор в произведении затрагивает столь сложную и болезненную для России тему – страдание простых людей, подвергшихся нападкам со стороны власти. Поэту все же удалось негласно отстоять право на свое потрясающее произведение, и в наше время оно считается одним из величайших стихотворений того времени.
