Семья Гиппиус ведет свое начало от Адольфуса фон Гингста, переменившего фамилию Гингст на фон Гиппиус и переселившегося в Россию (в Москву) в XVI, кажется, веке из Мекленбурга (герб фон Гиппиус - 1515 г.). Несмотря на такое долгое пребывание в России, фамилия эта до сих пор в большинстве своем - немецкая; браки с русскими не давали прочных ветвей.
Мой дед, Карл-Роман фон Гиппиус, был женат на москвичке Аристовой, русской. Первый сын их, Николай Романович, был моим отцом. Он очень рано окончил Московский университет и затем прожил, ввиду начавшегося туберкулеза, около двух лет в Швейцарии. Вернувшись, сделался «кандидатом на судебные должности» в Туле. В тот же год он познакомился с моей матерью, молодые братья которой тоже служили в Туле по судебному ведомству.
Дедушка мой по матери, В. Степанов, в то время уже умер; он был полицеймейстером в Екатеринбурге. Сам необразованный, он, однако, послал обоих сыновей в Казанский университет. После его смерти вдова с дочерьми переехала в Тулу, к сыновьям.
Бабушка с материнской стороны всю жизнь потом прожила с нами. В противоположность другой моей - московской - бабушке, Аристовой, которая писала только по-французски и не позволяла звать себя иначе, как grand"maman, эта до смерти ходила в платочке, не умела читать и даже никогда с нами не обедала.
В январе 1869 года мой отец женился и уехал в Белев Тульской губернии, где получил место. Я родилась в Белеве, в конце того же 1869 г., 8 ноября, а через шесть недель отца опять перевели в Тулу, товарищем прокурора, и меня тетка везла всю дорогу, на руках, в возке.
С этих пор и начались наши постоянные переезды: из Тулы в Саратов, из Саратова в Харьков, причем каждый раз в промежутке мы бывали и в Петербурге, и в Москве, где подолгу гостили.
Я росла одна. Все с той же, вечной нянькой, Дарьей Павловной, а потом с бесчисленными гувернантками, которые со мною мало уживались.
В 1877-1878 гг. моего отца перевели в Петербург товарищем обер-прокурора Сената. Но мы прожили там недолго: туберкулез отца сразу обострился, и спешно был устроен его перевод опять на юг, в крошечный городок Черниговской губернии Нежин, на место председателя суда. Меня отдали было в киевский институт, но через полгода взяли назад, так как я была очень мала, страшно скучала и все время проводила в лазарете, где не знали, как меня лечить: я ничем не страдала, кроме повышенной температуры.
В Нежине не было тогда женской гимназии, и ко мне ходили учителя из Гоголевского лицея.
Через три года отец мой, все время прихварывающий, сильно простудился и умер (9 марта 1881 г.) от острого туберкулеза. Умер молодым - ему не было еще 35 лет. После него осталось довольно много литературного материала (он писал для себя, никогда не печатал). Писал стихи, переводил Ленау и Байрона, перевел, между прочим, всего «Каина».
После смерти отца мать моя с детьми (в то время у меня было уже три совсем маленьких сестры) решила окончательно переселиться на житье в Москву. Средства оказались небольшие, а семья порядочная: с нами жила еще бабушка и незамужняя тетка, сестра моей матери.
Но и в Москве мы не прожили более трех лет: моя болезнь, в которой подозревали начало наследственного туберкулеза и благодаря которой я должна была оставить классическую гимназию Фишер (мать почему-то отдала меня туда, и гимназия мне нравилась), - эта болезнь заставила нас сначала переселиться в Ялту, а затем в Тифлис.
В Ялте мы прожили год, на уединенной даче А. Н. Драшусова, по дороге в Учан-Су. Там у меня были только книги, занятия с сестрами да бесконечные писания - писем, дневников, стихов... Стихи я писала всякие, но шутливые читала, а серьезные прятала или уничтожала.
Еще при жизни отца я хорошо знала Гоголя и Тургенева. В Москве, особенно за последний год, перечитала всю русскую литературу и особенно пристрастилась к Достоевскому. Читала беспорядочно, и помогали мне кое-как разобраться только два человека: дядя с материнской стороны, живший у нас некоторое время (вскоре он уехал и умер от горловой чахотки), и учитель последнего года в Москве, Николай Петрович (фамилии не помню), которому я до сих пор благодарна. Он приносил мне новые книжки журналов, сам читал мне классиков, задавал серьезные сочинения. Помнится, что он писал тогда в «Русских Ведомостях».
Переехали мы из Ялты в Тифлис отчасти потому, что там жил второй брат моей матери с семьей, известный тифлисский присяжный поверенный, редактор им же созданного «Нового Обозрения». Меня, хотя я и поправилась, мать еще боялась везти на север, и сестры были слабого здоровья.
В гимназию поступать оказалось поздно (мне было 16 лет), я бы и не выдержала экзамена в последний класс - слишком бессистемны были мои знания. Умела заниматься тем, что нравилось, а к другому до странности была тупа.
Книги - и бесконечные собственные, почти всегда тайные, писания - только это одно меня, главным образом, занимало. Пристрастилась одно время к музыке (мать моя была недурная музыкантша), но потом бросила, чувствуя, что «настоящего» тут не достигну. Характер у меня был живой, немного резкий, но общительный, и отнюдь не чуждалась я «веселья» провинциальной барышни. Но больше всего любила лошадей, верховую езду; ездила далеко в горы.
Летом умер мой дядя. Следующее лето, 1888 года, мы проводили в Боржоме (дачное место около Тифлиса), и там я познакомилась с Д. С. Мережковским.
Меня в то время тифлисская молодежь звала «поэтессой». Молодежь неуниверситетского города - это или выпускные гимназисты, или офицеры. Но офицеры у нас не бывали, они мне казались более грубыми и тупыми, нежели гимназисты, с которыми мы вместе увлекались едва умершим Надсоном; многие из них, как и я, тоже писали стихи. К тому же это были все товарищи моего двоюродного брата, с которым я очень дружила.
Д. С. Мережковский в то время только что издал первую книжку своих стихотворений. Они мне не нравились, как ему не нравились мои, не напечатанные, но заученные наизусть некоторыми из моих друзей. Как я ни увлекалась Надсоном, - писать «под Надсона» не умела и сама стихи свои не очень любила. Да они, действительно, были довольно слабы и дики.
На почве литературы мы много спорили и даже ссорились с Мережковским.
Он уехал в Петербург в сентябре. В ноябре, когда мне исполнилось 19 лет, вернулся в Тифлис; через два месяца, 8 января 1889 года, мы обвенчались и уехали в Петербург.
Стихи мои в первый раз появились в печати в ноябре 1888 г. в «Северном Вестнике», за подписью З. Г.
Вслед за нашим отъездом уехала из Тифлиса и моя мать с семьей, сначала в Москву, а потом в Петербург (где и скончалась в 1903 г.).
Дальнейшая жизнь моя в Петербурге, литературная деятельность, литературные круги, мои встречи и отношения с писателями за двадцать с лишком лет - все это могло бы послужить темой для мемуаров и мало годится для автобиографической заметки.
За все протекшие годы мы с Мережковским никогда не расставались. Много путешествовали. Жили в Риме. Два раза были в Турции, в Греции.
Отец Мережковского был довольно состоятельный человек (он умер глубоким стариком, в 1906 году), но, благодаря личным свойствам и множеству дочерей и сыновей, он мало помогал нам, и мы жили почти исключительно литературным трудом. Стихи я всегда писала редко и мало, - только тогда, когда не могла не писать. Меня влекло к прозе; опыт дневников показал мне, что нет ничего скучнее, мучительнее и неудачнее личной прозы, - мне хотелось объективности.
Первый мой рассказ «Простая жизнь» (заглавие изменено М. М. Стасюлевичем на «Злосчастная») был напечатан в 1890, кажется, году в «Вестнике Европы». Я писала романы, заглавий которых даже не помню, и печаталась во всех, приблизительно, журналах, тогда существовавших, больших и маленьких. С благодарностью вспоминаю покойного Шеллера, столь доброго и нежного к начинающим писателям.
Замечу, что европейское движение «декаданса» не оказало на меня влияния. Французскими поэтами я никогда не увлекалась и в 90-х годах мало их читала. Меня занимало, собственно, не декадентство, а проблема индивидуализма и все к ней относящиеся вопросы. Литературу я любила нежно и ревниво, но никогда не «обожествляла» ее: ведь не человек для нее, а она для человека.
То «двойственное» миросозерцание, которое в конце 90-х годов переживал Мережковский («небо вверху - небо внизу», роман Л. да Винчи), никогда не было моим. Помню, что в этот период мы особенно горячо спорили и ссорились, так как я не могла принять «двойственности», но не умела определить, почему именно с нею не примиряюсь.
Могу еще сказать, что полосы абсолютной безрелигиозности у меня не было вовсе. Зеленую детскую «бабушкину лампадку» скоро, конечно, заслонила жизнь. Но жизнь, сталкивавшая меня постоянно с тайной смерти, с тайной Личности, с тайной прекрасного, не могла перевести души в ту плоскость, где не зажигаются никакие «лампадки».
Наиболее яркими событиями моей (и «нашей») жизни последних лет я считаю устройство первых Религиозно-философских собраний (1901-1902 гг.), затем издание журнала «Новый Путь» (1902-1904 гг.), внутреннее переживание событий 1905 года и затем совместный наш с Д. В. Философовым отъезд за границу, в Париж, где мы прожили больше трех лет.
Там издан был нами сборник на французском языке; из четырех статей мне принадлежали две: «О насилии» и «В чем сила самодержавия».
В них я пыталась высказать, еще кратко, еще почти намеками, некоторые из мыслей, меня очень занимавших и важных для общего строя моего миросозерцания. Эти частные мысли впоследствии превосходно были поддержаны, развиты и дополнены более талантливыми друзьями моими, главным образом, Д. С. Мережковским, - даже как бы пересотворены им.
По совести должна сказать, что никогда не отрицала я влияния Мережковского на меня уже потому, что сознательно шла этому влиянию навстречу, - но совершенно так же, как он шел навстречу моему. Из этой встречности нередко рождалось новое, мысль или понимание, которые уже не принадлежали ни ему, ни мне, может быть, - «нам».
Так же, впрочем, шла я, шли мы, насколько умели, навстречу «влиянию» нашего друга Д. В. Философова и всех близких, о помощи которых я вспоминаю с большой любовью.
О себе лично писать и говорить почти нельзя. А судить себя, оценить себя в литературном или каком-либо ином отношении - нельзя совсем. Это дело других. Скажу только, что сама я придаю значение очень немногим из моих слов, писаний, дел и мыслей. Есть три-четыре строчки стихов: «...хочу того, чего нет на свете...»; «...в туманные дни - слабого брата утешь, пожалей, обмани...»; «Надо всякую чашу пить до дна...»; «Кем не владеет Бог - владеет Рок...»; «...это он не дал мне - быть...» (о женщине). Если есть другие - не помню. Эти помню.
Вспоминаю еще жизненно-удачную мысль мою о нужности Религиозно-философских собраний, - наш журнал «Новый Путь»; вспоминаю мои слова «нельзя и надо» (смутная, но краткая и для меня ясная формула) по вопросу «насилия». Важна еще была мне мысль «о власти единого над многими», о самом принципе единовластия, вечном, общем, антирелигиозном принципе человека-героя, человека-хозяина...
Центр же, сущность коренного миросозерцания, к которому привел меня последовательный путь, - невыразима «только в словах». Схематически, отчасти символически, сущность эта представляется в виде всеобъемлющего мирового Треугольника, в виде постоянного соприсутствия трех Начал, неразделимых и неслиянных, всегда трех - и всегда составляющих Одно.
Воплощение этого миросозерцания в словах и, главное, в жизни - необходимо, и оно будет. Не под силу нам - сделают другие. Это все равно, - лишь бы было.
Примечания:
Впервые в кн.: Русская литература XX века. 1890-1910. Под ред. С. А. Венгерова. Т. I. М., 1914.
- ...переводил Ленау и Байрона, перевел... всего Каина. - Николаус Ленау (1802-1850) - австрийский поэт-романтик. Джордж Ноэл Гордон Байрон (1788-1824) - английский поэт-романтик. «Каин» (1821) - философско-символическая мистерия Байрона.
Д. Мережковскому Простят ли чистые герои? Мы их завет не сберегли. Мы потеряли всё святое: И стыд души, и честь земли. Мы были с ними, были вместе, Когда надвинулась гроза. Пришла Невеста. И Невесте Солдатский штык проткнул глаза. Мы утопили, с визгом споря, Ее в чану Дворца, на дне, В незабываемом позоре И наворованном вине. Ночная стая свищет, рыщет, Лед по Неве кровав и пьян... О, петля Николая чище, Чем пальцы серых обезьян! Рылеев, Трубецкой, Голицын! Вы далеко, в стране иной... Как вспыхнули бы ваши лица Перед оплеванной Невой! И вот из рва, из терпкой муки, Где по дну вьется рабий дым, Дрожа протягиваем руки Мы к вашим саванам святым. К одежде смертной прикоснуться, Уста сухие приложить, Чтоб умереть - или проснуться, Но так не жить! Но так не жить!
14 декабря 1918 года
Ужель прошло - и нет возврата? В морозный день, заветный час, Они, на площади Сената, Тогда сошлися в первый раз. Идут навстречу упованью, К ступеням Зимнего крыльца... Под тонкою мундирной тканью Трепещут жадные сердца. Своею молодой любовью Их подвиг режуще-остер, Но был погашен их же кровью Освободительный костер. Минули годы, годы, годы... А мы все там, где были вы. Смотрите, первенцы свободы: Мороз на берегах Невы! Мы - ваши дети, ваши внуки... У неоправданных могил, Мы корчимся все в той же муке, И с каждым днем все меньше сил. И в день декабрьской годовщины Мы тени милые зовем. Сойдите в смертные долины, Дыханьем вашим - оживем. Мы, слабые, - вас не забыли, Мы восемьдесят страшных лет Несли, лелеяли, хранили Ваш ослепительный завет. И вашими пойдем стопами, И ваше будем пить вино... О, если б начатое вами Свершить нам было суждено!
А. Блоку
Дитя, потерянное всеми... Все это было, кажется в последний, В последний вечер, в вешний час... И плакала безумная в передней, О чем-то умоляя нас. Потом сидели мы под лампой блеклой, Что золотила тонкий дым, А поздние распахнутые стекла Отсвечивали голубым. Ты, выйдя, задержался у решетки, Я говорил с тобою из окна. И ветви юные чертились четко На небе - зеленей вина. Прямая улица была пустынна, И ты ушел - в нее, туда... Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей - никогда.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Апельсинные цветы
H. B-t О, берегитесь, убегайте От жизни легкой пустоты. И прах земной не принимайте За апельсинные цветы. Под серым небом Таормины Среди глубин некрасоты На миг припомнились единый Мне апельсинные цветы. Поверьте, встречи нет случайной,- Как мало их средь суеты! И наша встреча дышит тайной, Как апельсинные цветы. Вы счастья ищете напрасно, О, вы боитесь высоты! А счастье может быть прекрасно, Как апельсинные цветы. Любите смелость нежеланья, Любите радости молчанья, Неисполнимые мечты, Любите тайну нашей встречи, И все несказанные речи, И апельсинные цветы.
Без оправданья
М.Г[орько]му Нет, никогда не примирюсь. Верны мои проклятья. Я не прощу, я не сорвусь В железные объятья. Как все, пойду, умру, убью, Как все - себя разрушу, Но оправданием - свою Не запятнаю душу. В последний час, во тьме, в огне, Пусть сердце не забудет: Нет оправдания войне! И никогда не будет. И если это Божья длань - Кровавая дорога - Мой дух пойдет и с Ним на брань, Восстанет и на Бога.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Бессилье
Смотрю на море жадными очами, К земле прикованный, на берегу... Стою над пропастью - над небесами,- И улететь к лазури не могу. Не ведаю, восстать иль покориться, Нет смелости ни умереть, ни жить... Мне близок Бог - но не могу молиться, Хочу любви - и не могу любить. Я к солнцу, к солнцу руки простираю И вижу полог бледных облаков... Мне кажется, что истину я знаю - И только для нее не знаю слов.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Боль
"Красным углем тьму черчу, Колким жалом плоть лижу, Туго, туго жгут кручу, Гну, ломаю и вяжу. Шнурочком ссучу, Стяну и смочу. Игрой разбужу, Иглой пронижу. И я такая добрая, Влюблюсь - так присосусь. Как ласковая кобра я, Ласкаясь, обовьюсь. И опять сожму, сомну, Винт медлительно ввинчу, Буду грызть, пока хочу. Я верна - не обману. Ты устал - я отдохну, Отойду и подожду. Я верна, любовь верну, Я опять к тебе приду, Я играть с тобой хочу, Красным углем зачерчу..."
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Веселье
Блевотина войны - октябрьское веселье! От этого зловонного вина Как было омерзительно твое похмелье, О бедная, о грешная страна! Какому дьяволу, какому псу в угоду, Каким кошмарным обуянный сном, Народ, безумствуя, убил свою свободу, И даже не убил - засек кнутом? Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой. Смеются пушки, разевая рты... И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающий святынь.
Водоскат
А. А. Блоку Душа моя угрюмая, угрозная, Живет в оковах слов. Я - черная вода, пенноморозная, Меж льдяных берегов. Ты с бедной человеческою нежностью Не подходи ко мне. Душа мечтает с вещей безудержностью О снеговом огне. И если в мглистости души, в иглистости Не видишь своего,- То от тебя ее кипящей льдистости Не нужно ничего.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. Русская государственная библиотека. Москва: Книжная палата 1993.
Все она
Медный грохот, дымный порох, Рыжелипкие струи, Тел ползущих влажный шорох... Где чужие? где свои? Нет напрасных ожиданий, Недостигнутых побед, Но и сбывшихся мечтаний, Одолении - тоже нет. Все едины, всё едино, Мы ль, они ли... смерть - одна. И работает машина, И жует, жует война...
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Гибель
Близки кровавые зрачки, дымящаяся пеной пасть... Погибнуть? Пасть? Что - мы? Вот хруст костей... вот молния сознанья перед чертою тьмы... И - перехлест страданья... Что мы! Но - Ты? Твой образ гибнет... Где Ты? В сияние одетый, бессильно смотришь с высоты? Пускай мы тень. Но тень от Твоего Лица! Ты вдунул Дух - и вынул? Но мы придем в последний день, мы спросим в день конца,- за что Ты нас покинул?
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
* * *
Господи, дай увидеть! Молюсь я в часы ночные. Дай мне еще увидеть Родную мою Россию. Как Симеону увидеть Дал Ты, Господь, Мессию, Дай мне, дай увидеть Родную мою Россию.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Грех
И мы простим, и Бог простит. Мы жаждем мести от незнанья. Но злое дело - воздаянье Само в себе, таясь, таит. И путь наш чист, и долг наш прост: Не надо мстить. Не нам отмщенье. Змея сама, свернувши звенья, В свой собственный вопьется хвост. Простим и мы, и Бог простит, Но грех прощения не знает, Он для себя - себя хранит, Своею кровью кровь смывает, Себя вовеки не прощает - Хоть мы простим, и Бог простит.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Два сонета
Л. С. Баксту I. Спасение Мы судим, говорим порою так прекрасно, И мнится - силы нам великие даны. Мы проповедуем, собой упоены, И всех зовем к себе решительно и властно. Увы нам: мы идем дорогою опасной. Пред скорбию чужой молчать обречены,- Мы так беспомощны, так жалки и смешны, Когда помочь другим пытаемся напрасно. Утешит в горести, поможет только тот, Кто радостен и прост и верит неизменно, Что жизнь - веселие, что все - благословенно; Кто любит без тоски и как дитя живет. Пред силой истинной склоняюсь я смиренно; Не мы спасаем мир: любовь его спасет. II. Нить Через тропинку в лес, в уютности приветной, Весельем солнечным и тенью облита, Нить паутинная, упруга и чиста, Повисла в небесах; и дрожью незаметной Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно; Она крепка, тонка, прозрачна и проста. Разрезана небес живая пустота Сверкающей чертой - струною многоцветной. Одно неясное привыкли мы ценить. В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной, Мы ищем тонкости, не веря, что возможно Величье с простотой в душе соединить. Но жалко, мертвенно и грубо все, что сложно; А тонкая душа - проста, как эта нить.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Дверь
Мы, умные,- безумны, Мы, гордые,- больны, Растленной язвой чумной Мы все заражены. От боли мы безглазы, А ненависть - как соль, И ест, и травит язвы, Ярит слепую боль. О черный бич страданья! О ненависти зверь! Пройдем ли - Покаянья Целительную дверь? Замки ее суровы И створы тяжелы... Железные засовы, Медяные углы... Дай силу не покинуть, Господь, пути Твои! Дай силу отодвинуть Тугие вереи!
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
Дьяволенок
Мне повстречался дьяволенок, Худой и щуплый - как комар. Он телом был совсем ребенок, Лицом же дик: остер и стар. Шел дождь... Дрожит, темнеет тело, Намокла всклоченная шерсть... И я подумал: эко дело! Ведь тоже мерзнет. Тоже персть. Твердят: любовь, любовь! Не знаю. Не слышно что-то. Не видал. Вот жалость... Жалость понимаю. И дьяволенка я поймал. Пойдем, детеныш! Хочешь греться? Не бойся, шерстку не ерошь. Что тут на улице тереться? Дам детке сахару... Пойдешь? А он вдруг эдак сочно, зычно, Мужским, ласкающим баском (Признаться - даже неприлично И жутко было это в нем) - Пророкотал: "Что сахар? Глупо. Я, сладкий, сахару не ем. Давай телятинки да супа... Уж я пойду к тебе - совсем". Он разозлил меня бахвальством... А я хотел еще помочь! Да ну тебя с твоим нахальством! И не спеша пошел я прочь. Но он заморщился и тонко Захрюкал... Смотрит, как больной... Опять мне жаль... И дьяволенка Тащу, трудясь, к себе домой. Смотрю при лампе: дохлый, гадкий, Не то дитя, не то старик. И все твердит: "Я сладкий, сладкий..." Оставил я его. Привык. И даже как-то с дьяволенком Совсем сжился я наконец. Он в полдень прыгает козленком, Под вечер - темен, как мертвец. То ходит гоголем-мужчиной, То вьется бабой вкруг меня, А если дождик - пахнет псиной И шерстку лижет у огня. Я прежде всем себя тревожил: Хотел того, мечтал о том... А с ним мой дом... не то, что ожил, Но затянулся, как пушком. Безрадостно-благополучно, И нежно-сонно, и темно... Мне с дьяволенком сладко-скучно... Дитя, старик,- не все ль равно? Такой смешной он, мягкий, хлипкий, Как разлагающийся гриб. Такой он цепкий, сладкий, липкий, Все липнул, липнул - и прилип. И оба стали мы - едины. Уж я не с ним - я в нем, я в нем! Я сам в ненастье пахну псиной И шерсть лижу перед огнем...
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Ей в Торран
1 Я не безвольно, не бесцельно Хранил лиловый мой цветок, Принес его длинностебельный И положил у милых ног. А ты не хочешь... Ты не рада... Напрасно взгляд я твой ловлю. Но пусть! Не хочешь, и не надо: Я все равно тебя люблю. 2 Новый цветок я найду в лесу, В твою неответность не верю, не верю. Новый, лиловый я принесу В дом твой прозрачный, с узкою дверью. Но стало мне страшно там, у ручья, Вздымился туман из ущелья, стылый... Только шипя проползла змея, И я не нашел цветка для милой. 3 В желтом закате ты - как свеча. Опять я стою пред тобой бессловно. Падают светлые складки плаща К ногам любимой так нежно и ровно. Детская радость твоя кротка, Ты и без слов сама угадаешь, Что приношу я вместо цветка, И ты угадала, ты принимаешь.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. Русская государственная библиотека. Москва: Книжная палата 1993.
Если
Если гаснет свет - я ничего не вижу. Если человек зверь - я его ненавижу. Если человек хуже зверя - я его убиваю. Если кончена моя Россия - я умираю.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
За что?
Качаются на луне Пальмовые перья. Жить хорошо ли мне, Как живу теперь я? Ниткой золотой светляки Пролетают, мигая. Как чаша, полна тоски Душа - до самого края. Морские дали - поля Бледно-серебряных лилий... Родная моя земля, За что тебя погубили?
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Закат
Освещена последняя сосна. Под нею темный кряж пушится. Сейчас погаснет и она. День конченый - не повторится. День кончился. Что было в нем? Не знаю, пролетел, как птица. Он был обыкновенным днем, А все-таки - не повторится.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Заклинанье
Расточитесь, духи непослушные, Разомкнитесь, узы непокорные, Распадитесь, подземелья душные, Лягте, вихри, жадные и черные. Тайна есть великая, запретная. Есть обеты - их нельзя развязывать. Человеческая кровь - заветная: Солнцу кровь не ведено показывать. Разломись оно, проклятьем цельное! Разлетайся, туча исступленная! Бейся, сердце, каждое - отдельное, Воскресай, душа освобожденная!
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Зеркала
А вы никогда не видали? В саду или в парке - не знаю, Везде зеркала сверкали. Внизу, на поляне, с краю, Вверху, на березе, на ели. Где прыгали мягкие белки, Где гнулись мохнатые ветки,- Везде зеркала блестели. И в верхнем - качались травы, А в нижнем - туча бежала... Но каждое было лукаво, Земли иль небес ему мало,- Друг друга они повторяли, Друг друга они отражали... И в каждом - зари розовенье Сливалось с зеленостью травной; И были, в зеркальном мгновеньи, Земное и горнее - равны.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Игра
Совсем не плох и спуск с горы: Кто бури знал, тот мудрость ценит. Лишь одного мне жаль: игры... Ее и мудрость не заменит. Игра загадочней всего И бескорыстнее на свете. Она всегда - ни для чего, Как ни над чем смеются дети. Котенок возится с клубком, Играет море в постоянство... И всякий ведал - за рулем - Игру бездумную с пространством. Играет с рифмами поэт, И пена - по краям бокала... А здесь, на спуске, разве след - След от игры остался малый.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Идущий мимо
У каждого, кто встретится случайно Хотя бы раз - и сгинет навсегда, Своя история, своя живая тайна, Свои счастливые и скорбные года. Какой бы ни был он, прошедший мимо, Его наверно любит кто-нибудь... И он не брошен: с высоты, незримо, За ним следят, пока не кончен путь. Как Бог, хотел бы знать я все о каждом, Чужое сердце видеть, как свое, Водой бессмертья утолить их жажду - И возвращать иных в небытие.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Иметь
Вас. Успенскому В зеленом шуме листьев вешних, В зеленом шорохе волны, Я вечно жду цветов нездешних Еще несознанной весны. А Враг так близко в час томленья И шепчет: "Слаще - умереть..." Душа, беги от искушенья, Умей желать,- умей иметь. И если детски плачу ночью И слабым сердцем устаю - Не потеряю к беспорочью Дорогу верную мою. Пусть круче всход - белей ступени. Хочу дойти, хочу узнать, Чтоб там, обняв Его колени, И умирать - и воскресать.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Имя
Безумные годы совьются во прах, Утонут в забвенье и дыме. И только одно сохранится в веках Святое и гордое имя. Твое, возлюбивший до смерти, твое, Страданьем и честью венчанный, Проколет, прорежет его острие Багровые наши туманы. От смрада клевет - не угаснет огонь, И лавр на челе не увянет. Георгий, Георгий! Где верный твой конь? Георгий святой не обманет. Он близко! Вот хруст перепончатых крыл И брюхо разверстое Змия... Дрожи, чтоб Святой и тебе не отметил Твое блудодейство, Россия!
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
К пруду
Не осуждай меня, пойми: Я не хочу тебя обидеть, Но слишком больно ненавидеть,- Я не умею жить с людьми. И знаю, с ними - задохнусь. Я весь иной, я чуждой веры. Их ласки жалки, ссоры серы... Пусти меня! Я их боюсь. Не знаю сам, куда пойду. Они везде, их слишком много... Спущусь тропинкою отлогой К давно затихшему пруду. Они и тут - но отвернусь, Следов их наблюдать не стану, Пускай обман - я рад обману... Уединенью предаюсь. Вода прозрачнее стекла Над ней и в ней кусты рябины. Вдыхаю запах бледной тины... Вода немая умерла. И неподвижен тихий пруд... Но тишине не доверяю, И вновь душа трепещет,- знаю, Они меня и здесь найдут. И слышу, кто-то шепчет мне: "Скорей, скорей! Уединенье, Забвение, освобожденье - Лишь там... внизу... на дне... на дне..."
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Как он
Георгию Адамовичу Преодолеть без утешенья, Все пережить и все принять. И в сердце даже на забвенье Надежды тайной не питать,- Но быть, как этот купол синий, Как он, высокий и простой, Склоняться любящей пустыней Над нераскаянной землей.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Ключ
Струись, Струись, Холодный ключ осенний. Молись, Молись, И веруй неизменней. Молись, Молись, Молитвой неугодной. Струись, Струись, Осенний ключ холодный...
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Крик
Изнемогаю от усталости, Душа изранена, в крови... Ужели нет над нами жалости, Ужель над нами нет любви? Мы исполняем волю строгую, Как тени, тихо, без следа, Неумолимою дорогою Идем - неведомо куда. И ноша жизни, ноша крестная. Чем далее, тем тяжелей... И ждет кончина неизвестная У вечно запертых дверей. Без ропота, без удивления Мы делаем, что хочет Бог. Он создал нас без вдохновения И полюбить, создав, не мог. Мы падаем, толпа бессильная, Бессильно веря в чудеса, А сверху, как плита могильная, Слепые давят небеса.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Любовь
В моей душе нет места для страданья: Моя душа - любовь. Она разрушила свои желанья, Чтоб воскресить их вновь. В начале было Слово. Ждите Слова. Откроется оно. Что совершалось - да свершится снова, И вы, и Он - одно. Последний свет равно на всех прольется, По знаку одному. Идите все, кто плачет и смеется, Идите все - к Нему. К Нему придем в земном освобожденьи, И будут чудеса. И будет все в одном соединеньи - Земля и небеса.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Любовь - одна
Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь - одна. Мы негодуем иль играем, Иль лжем - но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна - любовь одна. Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь... И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна. Лишь в неизменном - бесконечность, Лишь в постоянном - глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна. Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа - верна, И любим мы одной любовью... Любовь одна, как смерть одна.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Между
Д.Философову На лунном небе чернеют ветки... Внизу чуть слышно шуршит поток. А я качаюсь в воздушной сетке, Земле и небу равно далек. Внизу - страданье, вверху - забавы. И боль, и радость - мне тяжелы. Как дети, тучки тонки, кудрявы... Как звери, люди жалки и злы. Людей мне жалко, детей мне стыдно, Здесь - не поверят, там - не поймут. Внизу мне горько, вверху - обидно... И вот я в сетке - ни там, ни тут. Живите, люди! Играйте, детки! На все, качаясь, твержу я "нет"... Одно мне страшно: качаясь в сетке, Как встречу теплый, земной рассвет? А пар рассветный, живой и редкий, Внизу рождаясь, встает, встает... Ужель до солнца останусь в сетке? Я знаю, солнце - меня сожжет.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Мера
Всегда чего-нибудь нет,- Чего-нибудь слишком много... На все как бы есть ответ - Но без последнего слога. Свершится ли что - не так, Некстати, непрочно, зыбко... И каждый не верен знак, В решеньи каждом - ошибка. Змеится луна в воде,- Но лжет, золотясь, дорога... Ущерб, перехлест везде. А мера - только у Бога.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
* * *
Мешается, сливается Действительность и сон, Все ниже опускается Зловещий небосклон - И я иду и падаю, Покорствуя судьбе, С неведомой отрадою И мыслью - о тебе. Люблю недостижимое, Чего, быть может, нет... Дитя мое любимое, Единственный мой свет! Твое дыханье нежное Я чувствую во сне, И покрывало снежное Легко и сладко мне. Я знаю, близко вечное, Я слышу, стынет кровь... Молчанье бесконечное... И сумрак... И любовь.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Молодому веку
Тринадцать лет! Мы так недавно Его приветили, любя. В тринадцать лет он своенравно И дерзко показал себя. Вновь наступает день рожденья... Мальчишка злой! На этот раз Ни празднества, ни поздравленья Не требуй и не жди от нас. И если раньше землю смели Огнем сражений зажигать - Тебе ли, Юному, тебе ли Отцам и дедам подражать? Они - не ты. Ты больше знаешь. Тебе иное суждено. Но в старые мехи вливаешь Ты наше новое вино! Ты плачешь, каешься? Ну что же! Мир говорит тебе: "Я жду". Сойди с кровавых бездорожий Хоть на пятнадцатом году!
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Мудрость
Сошлись чертовки на перекрестке, На перекрестке трех дорог Сошлись к полночи, и месяц жесткий Висел вверху, кривя свой рог. Ну, как добыча? Сюда, сестрицы! Мешки тугие,- вот прорвет! С единой бровью и с ликом птицы,- Выходит старшая вперед. И запищала, заговорила, Разинув клюв и супя бровь: "Да что ж, не плохо! Ведь я стащила У двух любовников - любовь. Сидят, целуясь.. А я, украдкой, Как подкачусь, да сразу - хвать! Небось, друг друга теперь не сладко Им обнимать да целовать! А вы, сестрица?" - "Я знаю меру, Мне лишь была б полна сума Я у пророка украла веру,- И он тотчас сошел с ума. Он этой верой махал, как флагом, Кричал, кричал... Постой же, друг! К нему подкралась я тихим шагом - Да флаг и вышибла из рук!" Хохочет третья: "Вот это средство! И мой денечек не был плох: Я у ребенка украла детство, Он сразу сник. Потом издох". Смеясь, к четвертой пристали: ну же, А ты явилась с чем, скажи? Мешки тугие, всех наших туже... Скорей веревку развяжи! Чертовка мнется, чертовке стыдно... Сама худая, без лица "Хоть я безлика, а все ж обидно: Я обокрала - мудреца. Жирна добыча, да в жире ль дело! Я с мудрецом сошлась на грех. Едва я мудрость стащить успела,- Он тотчас стал счастливей всех! Смеется, пляшет... Ну, словом, худо. Назад давала - не берет. "Спасибо, ладно! И вон отсюда!" Пришлось уйти... Еще убьет! Конца не вижу я испытанью! Мешок тяжел, битком набит! Куда деваться мне с этой дрянью? Хотела выпустить - сидит". Чертовки взвыли: наворожила! Не людям быть счастливей нас! Вот угодила, хоть и без рыла! Тащи назад! Тащи сейчас! "Несите сами! Я понесла бы, Да если люди не берут!" И разодрались четыре бабы: Сестру безликую дерут. Смеялся месяц... И от соблазна Сокрыл за тучи острый рог. Дрались... А мудрость лежала праздно На перекрестке трех дорог.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Надпись на книге
Мне мило отвлеченное: Им жизнь я создаю... Я все уединенное, Неявное люблю. Я - раб моих таинственнхых, Необычайных снов... Но для речей единственных Не знаю здешних слов...
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
* * *
Б. Б[угаев]у "...И не мог совершить там никакого чуда..." Не знаю я, где святость, где порок, И никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: Кем не владеет Бог - владеет Рок. Ты был на перекрестке трех дорог,- И ты не стал лицом к Его преддверию... Он удивился твоему неверию И чуда над тобой свершить не мог. Он отошел в соседние селения... Не поздно, близок Он, бежим, бежим! И, если хочешь,- первый перед Ним С бездумной верою склоню колени я... Не Он Один - все вместе совершим, По вере,- чудо нашего спасения...
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Нелюбовь
3. В[енгеровой] Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни, Как ветер черный, поешь: ты мой! Я древний хаос, я друг твой давний, Твой друг единый,- открой, открой! Держу я ставни, открыть не смею, Держусь за ставни и страх таю. Храню, лелею, храню, жалею Мой луч последний - любовь мою. Смеется хаос, зовет безокий: Умрешь в оковах,- порви, порви! Ты знаешь счастье, ты одинокий, В свободе счастье - и в Нелюбви. Охладевая, творю молитву, Любви молитву едва творю... Слабеют руки, кончаю битву, Слабеют руки... Я отворю!
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Непоправимо
Н. Ястребову Невозвратимо. Непоправимо. Не смоем водой. Огнем не выжжем. Наc затоптал - не проехал мимо!- Тяжелый всадник на коне рыжем. В гуще вязнут его копыта, В смертной вязи, неразделимой... Смято, втоптано, смешано, сбито - Все. Навсегда. Непоправимо.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Непредвиденное
По Слову Извечно-Сущего Бессменен поток времен. Чую лишь ветер грядущего, Нового мига звон. С паденьем идет, с победою? Оливу несет иль меч? Лика его я не ведаю, Знаю лишь ветер встреч. Летят нездешними птицами В кольцо бытия, вперед, Миги с закрытыми лицами... Как удержу их лёт? И в тесности, в перекрестности,- Хочу, не хочу ли я - Черную топь неизвестности Режет моя ладья.
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
Нет!
Она не погибнет - знайте! Она не погибнет, Россия. Они всколосятся,- верьте! Поля ее золотые. И мы не погибнем - верьте! Но что нам наше спасенье: Россия спасется,- знайте! И близко ее воскресенье.
С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. Русская государственная библиотека. Москва: Книжная палата 1993.
Никогда
Предутренний месяц на небе лежит. Я к месяцу еду, снег чуткий скрипит. На дерзостный лик я смотрю неустанно, И он отвечает улыбкою странной. И странное слово припомнилось мне, Я все повторяю его в тишине. Печальнее месяца свет, недвижимей, Быстрей мчатся кони и неутомимей. Скользят мои сани легко, без следа, А я все твержу: никогда, никогда!.. 0, ты ль это, слово, знакомое слово? Но ты мне не страшно, боюсь я иного... Не страшен и месяца мертвенный свет... Мне страшно, что страха в душе моей нет. Лишь холод безгорестный сердце ласкает, А месяц склоняется - и умирает.
О вере
А. Карташеву Великий грех желать возврата Неясной веры детских дней. Нам не страшна ее утрата, Не жаль пройденных ступеней. Мечтать ли нам о повтореньях? Иной мы жаждем высоты. Для нас - в слияньях и сплетеньях Есть откровенья простоты. Отдайся новым созерцаньям, О том, что было - не грусти, И к вере истинной - со знаньем - Ищи бесстрашного пути.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
О другом
Господь. Отец. Мое начало. Мой конец. Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне, Во Имя Сына прошу я ныне И зажигаю пред Тобой Мою свечу. Господь. Отец. Спаси, укрой - Кого хочу. Тобою дух мой воскресает. Я не о всех прошу, о Боже, Но лишь о том, Кто предо мною погибает, Чье мне спасение дороже,- О нем,- одном. Прими, Господь, мое хотенье! О, жги меня, как я - свечу, Но ниспошли освобожденье, Твою любовь, Твое спасенье - Кому хочу.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Овен и стрелец
Я родился в безумный месяц март... А. Меньшов Не март девический сиял моей заре: Ее огни зажглись в суровом ноябре. Не бледный халкидон - заветный камень мой, Но гиацинт-огонь мне дан в удел земной. Ноябрь, твое чело венчает яркий снег... Две тайны двух цветов заплетены в мой век, Два верных спутника мне жизнью суждены: Холодный снег, сиянье белизны,- И алый гиацинт,- его огонь и кровь. Приемлю жребий мой: победность и любовь.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Однообразие
В вечерний час уединенья, Уныния и утомленья, Один, на шатких ступенях, Ищу напрасно утешенья, Моей тревоги утоленья В недвижных, стынущих водах. Лучей последних отраженья, Как небывалые виденья, Лежат на сонных облаках. От тишины оцепененья Душа моя полна смятенья... О, если бы хоть тень движенья, Хоть звук в тяжелых камышах! Но знаю, миру нет прощенья, Печали сердца нет забвенья, И нет молчанью разрешенья, И все навек без измененья И на земле, и в небесах.
Зинаида Гиппиус. Тихое племя. Серия "Из поэтического наследия". Москва: Центр-100, 1996.
Она
В своей бессовестной и жалкой низости, Она как пыль сера, как прах земной. И умираю я от этой близости, От неразрывности ее со мной. Она шершавая, она колючая, Она холодная, она змея. Меня изранила противно-жгучая Ее коленчатая чешуя. О, если б острое почуял жало я! Неповоротлива, тупа, тиха. Такая тяжкая, такая вялая, И нет к ней доступа - она глуха. Своими кольцами она, упорная, Ко мне ласкается, меня душа. И эта мертвая, и эта черная, И эта страшная - моя душа!
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Оно
Ярко цокают копыта... Что там видно, у моста? Все затерто, все забыто, В тайне мыслей пустота... Только слушаю копыта, Шум да крики у моста. Побежало тесно, тучно, Многоногое Оно. Упоительно - и скучно. Хорошо - и все равно. И слежу, гляжу, как тучно Мчится грозное Оно. Покатилось, зашумело, Раскусило удила, Все размыло, все разъело, Чем душа моя жила. И душа в чужое тело Пролилась - и умерла. Жадны звонкие копыта, Шумно, дико и темно, Там - веселье с кровью слито, Тело в тело вплетено... Все разбито, все забыто, Пейте новое вино! Жадны звонкие копыта, Будь что будет - все равно!
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Оправдание
Ни воли, ни умелости, Друзья мне - как враги... Моей безмерной смелости, Господь, о помоги! Ни ясности, ни знания, Ни силы быть с людьми... Господь, мои желания, Желания прими! Ни твердости, ни нежности... Ни бодрости в пути... Господь, мои мятежности И дерзость освяти! Я в слабости, я в тленности Стою перед Тобой. Во всей несовершенности Прими меня, укрой. Не дам Тебе смирения,- Оно - удел рабов,- Не жду я всепрощения, Забвения грехов, Я верю - в Оправдание... Люби меня, зови! Сожги мое страдание В огне Твоей Любви!
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Осенью
(сгон на революцию) На баррикады! На баррикады! Сгоняй из дальних, из ближних мест... Замкни облавкой, сгруди, как стадо, Кто удирает - тому арест. Строжайший отдан приказ народу, Такой, чтоб пикнуть никто не смел. Все за лопаты! Все за свободу! А кто упрется - тому расстрел. И все: старуха, дитя, рабочий - Чтоб пели Интер-национал. Чтоб пели, роя, а кто не хочет И роет молча – того в канал! Нет революции краснее нашей: На фронт - иль к стенке, одно из двух. ...Поддай им сзаду! Клади им взашей, Вгоняй поленом мятежный дух! На баррикады! На баррикады! Вперед за «Правду», за вольный труд! Колом, веревкой, в штыки, в приклады... Не понимают? Небось, поймут!
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Отрада
Мой друг, меня сомненья не тревожат. Я смерти близость чувствовал давно. В могиле, там, куда меня положат, Я знаю, сыро, душно и темно. Но не в земле - я буду здесь, с тобою, В дыханьи ветра, в солнечных лучах, Я буду в море бледною волною И облачною тенью в небесах. И будет мне чужда земная сладость И даже сердцу милая печаль, Как чужды звездам счастие и радость... Но мне сознанья моего не жаль, Покоя жду... Душа моя устала... Зовет к себе меня природа-мать... И так легко, и тяжесть жизни спала... О, милый друг, отрадно умирать!
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Пауки
Я в тесной келье - в этом мире И келья тесная низка. А в четырех углах - четыре Неутомимых паука. Они ловки, жирны и грязны, И все плетут, плетут, плетут... И страшен их однообразный Непрерывающийся труд. Они четыре паутины В одну, огромную, сплели. Гляжу - шевелятся их спины В зловонно-сумрачной пыли. Мои глаза - под паутиной. Она сера, мягка, липка. И рады радостью звериной Четыре толстых паука.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Песня (Окно мое высоко над землею...)
Окно мое высо ко над землею, Высо ко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею, С вечернею зарею. И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным... Оно не сжалится над сердцем бедным, Над моим сердцем бедным. Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю, Стремлюсь к тому, чего я не знаю, Не знаю... И это желание не знаю откуда, Пришло откуда, Но сердце хочет и просит чуда, Чуда! О, пусть будет то, чего не бывает, Никогда не бывает: Мне бледное небо чудес обещает, Оно обещает, Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете... Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете.
100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.
Петроград
Кто посягнул на детище Петрово? Кто совершенное деянье рук Смел оскорбить, отняв хотя бы слово, Смел изменить хотя б единый звук? Не мы, не мы... Растерянная челядь, Что, властвуя, сама боится нас! Все мечутся да чьи-то ризы делят, И всё дрожат за свой последний час. Изменникам измены не позорны. Придет отмщению своя пора... Но стыдно тем, кто, весело-покорны, С предателями предали Петра. Чему бездарное в вас сердце радо? Славянщине убогой? Иль тому, Что к "Петрограду" рифм гулящих стадо Крикливо льнет, как будто к своему? Но близок день - и возгремят перуны... На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей Восстанет он, всё тот же, бледный, юный, Всё тот же - в ризе девственных ночей, Во влажном визге ветреных раздолий И в белоперистости вешних пург,- Созданье революционной воли - Прекрасно-страшный Петербург!
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
Посвящение
Небеса унылы и низки, Но я знаю - дух мой высок. Мы с тобой так странно близки, И каждый из нас одинок. Беспощадна моя дорога, Она меня к смерти ведет. Но люблю я себя, как Бога,- Любовь мою душу спасет. Если я на пути устану, Начну малодушно роптать, Если я на себя восстану И счастья осмелюсь желать,- Не покинь меня без возврата В туманные, трудные дни. Умоляю, слабого брата Утешь, пожалей, обмани. Мы с тобою единственно близки, Мы оба идем на восток. Небеса злорадны и низки, Но я верю - дух наш высок.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Последнее
Порой всему, как дети, люди рады И в легкости своей живут веселой. О, пусть они смеются! Нет отрады Смотреть во тьму души моей тяжелой. Я не нарушу радости мгновенной, Я не открою им дверей сознанья, И ныне, в гордости моей смиренной, Даю обет великого молчанья. В безмолвьи прохожу я мимо, мимо, Закрыв лицо,- в неузнанные дали, Куда ведут меня неумолимо Жестокие и смелые печали.
Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.
Почему
О Ирландия, океанная, Мной не виденная страна! Почему ее зыбь туманная В ясность здешнего вплетена? Я не думал о ней, не думаю, Я не знаю ее, не знал... Почему так режут тоску мою Лезвия ее острых скал? Как я помню зори надпенные? В черной алости чаек стон? Или памятью мира пленною Прохожу я сквозь ткань времен? О Ирландия неизвестная! О Россия, моя страна! Не единая ль мука крестная Всей Господней земле дана?
Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.
Предел
Д.В.Философову Сердце исполнено счастьем желанья, Счастьем возможности и ожиданья,- Но и трепещет оно и боится, Что ожидание - может свершиться... Полностью жизни принять мы не смеем, Тяжести счастья поднять не умеем, Звуков хотим,- но созвучий боимся, Праздным желаньем пределов томимся, Вечно их любим, вечно страдая,- И умираем, не достигая...
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Пыль
Моя душа во власти страха И горькой жалости земной. Напрасно я бегу от праха - Я всюду с ним, и он со мной. Мне в очи смотрит ночь нагая, Унылая, как темный день. Лишь тучи, низко набегая, Дают ей мертвенную тень. И ветер, встав на миг единый, Дождем дохнул - и в миг исчез. Волокна серой паутины Плывут и тянутся с небес. Ползут, как дни земных событий, Однообразны и мутны. Но сеть из этих легких нитей Тяжеле смертной пелены. И в прахе душном, в дыме пыльном, К последней гибели спеша, Напрасно в ужасе бессильном Оковы жизни рвет душа. А капли тонкие по крыше Едва стучат, как в робком сне. Молю вас, капли, тише, тише... О, тише плачьте обо мне!
Серебряный век русской поэзии. Москва: Просвещение, 1993.
Свет
Стоны, Стоны, Истомные, Бездонные, Долгие звоны Похоронные, Стоны, Стоны... Жалобы, Жалобы на Отца... Жалость язвящая, жаркая, Жажда конца, Жалобы, Жалобы... Узел туже, туже, Путь все круче, круче, Все уже, уже, уже, Угрюмей тучи, Ужас душу рушит, Узел душит, Узел туже, туже, туже... Господи, Господи,- нет! Вещее сердце верит! Боже мой, нет! Мы под крылами Твоими. Ужас. И стоны. И тьма... а над ними Твой немеркнущий Свет.
Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Свободный стих
Приманной легкостью играя, Зовет, влечет свободный стих. И соблазнил он, соблазняя, Ленивых, малых и простых. Сулит он быстрые ответы И достиженья без борьбы. За мной! За мной! И вот поэты Стиха свободного рабы. Они следят его извивы, Сухую ломкость, скрип углов, Узор пятнисто-похотливый Икающих и пьяных слов... Немало слов с подолом грязным Войти боялись... А теперь Каким ручьем однообразным Втекают в сломанную дверь! Втекли, вшумели и врылились... Гогочет уличная рать. Что ж! Вы недаром покорились: Рабы не смеют выбирать. Без утра пробил час вечерний, И гаснет серая заря... Вы отданы на по смех черни Коварной волею царя! . . . . . . . . . . . . . . А мне - лукавый стих угоден. Мы с ним веселые друзья. Живи, свободный! Ты свободен - Пока на то изволю я. Пока хочу - играй, свивайся Среди ухабов и низин. Звени, тянись и спотыкайся, Но помни: я твой властелин. И чуть запросит сердце тайны, Напевных рифм и строгих слов - Ты в хор вольешься неслучайный Созвучно-длинных, стройных строф. Многоголосы, тугозвонны, Они полетны и чисты - Как храма белого колонны, Как неба снежного цветы.
Зинаида Гиппиус. Фотография. Санкт-Петербург. 1910-е гг.
«Я не знаю ваших московских обычаев. Можно ли всюду бывать в белых платьях? Я иначе не могу. У меня иного цвета как-то кожа не переносит». Не напиши она ни строчки, не «сожги глаголом» ни одного сердца - её образ всё равно остался бы в истории русской культуры ХХ века - в том самом белом воздушном платье и в диадеме с огромным бриллиантом на роскошных золотисто-рыжих волосах…
Зинаида Гиппиус родилась 8 ноября 1869 года в городе Белёве Тульской губернии. Отец Николай Романович Гиппиус послеокончания юридического факультета находился на государственной службе и вся семья, в которой кроме Зины были ещё три маленькие сестры, бабушка и незамужняя сестра матери, находилась в постоянных переездах - Тула, Саратов, Харьков, Питер, Нежин Черниговской области.
Служебные переезды отца делали систематичное образование невозможным. Зина начала учиться в Киевском институте благородных девиц, но из-за частых болезней, вызванных, как посчитали наставники, чрезмерной тоской по семье, родители были вынуждены забрать её домой.
В марте 1881 Николай Романович умер от туберкулёза. А когда к ужасу матери, боявшейся наследственности, туберкулёз обнаружили у Зины, было решено, что семья переезжает в Крым. Гиппиус к тому времени уже полностью перешла на домашнее обучение, много читала, вела дневники и писала смешные стихотворные пародии на родных и близких.
«Книги - и бесконечные собственные, почти всегда тайные писания - только это одно меня, главным образом, занимало».
После Крыма семья переехала на Кавказ. Именно там, в Тифлисе - в круговороте веселья, танцев, поэтических состязаний и скачек - состоялась судьбоносная встреча Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского - молодого, но уже довольно известного поэта. Она как-то читала его стихи, опубликованные в петербургском журнале "Живописное обозрение". Даже запомнила имя, но сами рифмы тогда не произвели на неё большого впечатления.
«Мы встретились и оба вдруг стали разговаривать так, как будто давно уже было решено, что мы женимся, и что это будет хорошо».
Через год, 8 января 1889 года Гиппиус и Мережковский обвенчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Невеста была в тёмном стогом костюме и маленькой шляпке на розовой подкладке, жених - в сюртуке и в форменной шинели. Ей было 19, ему - 23. Они прожили вместе 52 года, не разлучаясь ни разу, ни на один день.
Сразу после свадьбы Гиппиус и Мережковский переехали в Петербург и поселились в небольшой съёмной квартире: у каждого была отдельная спальня, собственный кабинет и общая гостиная, где они принимали гостей - поэтов, писателей, художников, религиозных и политических деятелей. Гиппиус стала царицей этого блестящего литературного салона. Не хозяйкой, а именно царицей. Хрупкая капризная девочка, которую поначалу воспринимали лишь как тень знаменитого мужа, сумела сломать все возможные стереотипы и завоевать среди современников титул "декадентской мадонны" - вдохновительницы и одного из самых беспощадных критиков своей эпохи.
Гиппиус, Философов, Мережковский
«Про Гиппиус говорили - зла, горда, умна, самомнительна. Кроме «умна», всё неверно, то есть, может быть и зла, да не в той мере, не в том стиле, как об этом принято думать. Горда не более тех, кто знает себе цену. Самомнительна - нет, нисколько в дурном смысле. Но, конечно, она знает свой удельный вес …», - напишет позднее в своих мемуарах жена Бунина.
Поначалу её стихи не были приняты. «Электрические», как называл их сам Бунин, «строчки как будто потрескивают и светятсясиневатыми искрами», добавлял Г. Адамович, - они были так не похожи на «хорошую литературу» шестидесятников. Когда в Россию пришёл символизм, именно этим «электрическим» рифмам, наряду с поэзией Брюсова, Сологуба, Бальмонта, было суждено встать у истоков нового движения и возрождённой эстетикой сместить с литературного пьедестала главенствующую идею «гражданско-обличительной пользы».
В начале 1890-х Гиппиус и Мережковский совершают два путешествия по Европе и по возвращению поселяются на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы. Именно туда стекалась творческая интеллигенция Петербурга. Для молодого литератора оказаться в салоне Гиппиус означало получить путёвку в жизнь. Своим дебютом ей обязан и Блок, и Мандельштам, в некотором роде и Сергей Есенин. Благосклонная рецензия на стихи последнего была написана Антоном Крайним. Многие ненавидели этого дерзкого и острого на язык критика, отчасти потому, что знали: Антон Крайний и Зинаида Гиппиус - одно и то же лицо.
Едкие публикации под мужскими псевдонимами - меньшее, на что была способна Гиппиус. Гораздо больший резонанс вызывала манера носить мужское платье и писать стихи, под которыми она ставила своё имя, от мужского лица. В этом видели - ни больше, ни меньше - сознательную попытку отречься от "женственности как от ненужной слабости".
Недоброжелатели называли Гиппиус мужем, а Мережковского - женой, которого она оплодотворяет своими идеями. Она действительно дарила ему свои стихи. У неё случались романы с женщинами... Для знаменитого портрета кисти Бакста (1906) Зинаида Гиппиус позировала в костюме щёголя XVIII века - камзол, узкие панталоны и батистовая манишка, непокорные волосы забраны в пышную причёску, тонкие губы застыли в презрительной усмешке, а взгляд холоден и насмешлив. Вряд ли можно представить себе что-то более женственное, чем эта деланная небрежность.
Она сильно красилась: густой слой румян и белил придавал её лицу вид маски. В XIX веке так откровенно красились только актрисы. Гиппиус тоже была актрисой. Она играла людьми. Очаровывала, а потом окатывала ушатом ледяной надменности, злыми насмешками и откровенным презрением. Её ненавидели, терпеть не могли её дурацкий лорнет, который она подносила к близоруким глазам, бесцеремонно разглядывая собеседника. Андрей Белый, завсегдатай её литературного салона, в мемуарах «Начало века» довольно язвительно описывает свою первую встречу с «дерзкой сатанессой»:
Тут зажмурил глаза; из качалки - сверкало; 3. Гиппиус, точно оса в человеческий рост... ком вспученных красных волос (коль распустит - до пят) укрывал очень маленькое и кривое какое-то личико; пудра и блеск от лорнетки, в которую вставился зеленоватый глаз; перебирала граненые бусы, уставясь в меня, пятя пламень губы, осыпаяся пудрою; с лобика, точно сияющий глаз, свисал камень: на черной подвеске; с безгрудой груди тарахтел черный крест; и ударила блесками пряжка с ботиночки; нога на ногу; шлейф белого платья в обтяжку закинула; прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану.
Накануне первой русской революции Гиппиус была связана главным образом с журналом «Новый путь», вернее с новым его редактором Дмитрием Философовым. Гиппиус, Мережковский и Философов даже заключили между собой особый «тройственный союз», отчасти напоминающий брачный, за небольшой лишь разницей - единение носило сугубо интеллектуальный характер. В этом союзе нашла отражение идея Гиппиус о «тройственном устройстве мира», о так называемом Царстве Третьего Завета, которое должно было прийти на смену христианству. И Гиппиус, и многочисленные её «любовники», обручальные кольца которых она пустила себе на ожерелье, признавали «соитие душ», но не тел. В глазах же непосвящённых совместное проживание троих выглядело откровенным эпатажем.
С 1906 года Гиппиус, Мережковский и Философов жили в основном за границей. Они ещё вернутся на Родину. В 1914. В преддверии первой мировой. Вернутся для того, чтобы увидеть, что России, которую они так любили, в которой они жили и были счастливы, больше нет. Гиппиус открыто порвала со всеми, кто стал сотрудничать с новой властью, в 1919 они нелегально переходят польскую границу в районе Бобруйска, и снова бесконечные переезды: Минск, Варшава, Париж, Биарриц...
Однако эмиграция не изолировала Мережковских от культурной жизни. В Париже они организовали закрытое литературное и философское общество «Зелёная лампа», Гиппиус много печаталась, писала мемуары. Казалось, она не замечала, что всё вокруг менялось, все вокруг менялись. Мережковский неожиданно увлёкся фашизмом, даже лично встречался с Муссолини. Когда он летом 1941, выступая на немецком радио, сравнил Гитлера с Жанной д’Арк, «призванной спасти мир от власти дьявола», Гиппиус была готова перечеркнуть всё, что связывало их на протяжении полувека. 7 декабря 1941 года Мережковского не стало. Гиппиус хотела покончить с собой, но осталась жить. Потому что слышала его голос. Тэффи, часто посещавшая её в то время, пишет:
Огромные, когда-то рыжие волосы были странно закручены и притянуты сеткой. Щеки накрашены в ярко-розовый цвет. Косые, зеленоватые, плохо видящие глаза. Одевалась она очень странно... На шею натягивала розовую ленточку, за ухо перекидывала шнурок, на котором болтался у самой щеки монокль. Зимой она носила какие-то душегрейки, пелеринки, несколько штук сразу, одна на другой. Когда ей предлагали папироску, из этой груды мохнатых обверток быстро, словно язычок муравьеда, вытягивалась сухонькая ручка, цепко хватала ее и снова втягивалась.
Гиппиус по-прежнему собирала у себя общество. По-прежнему её окружали недоброжелатели, плодившие невероятные слухи о «декадентствующей мадонне» и преданные поклонники - добровольные жертвы природного очарования и женственности, от которой она сознательно открещивалась всю свою жизнь. Последним - настоящим другом стала безобразная кошка, у которой не было даже клички. Все звали её просто Кошшшка - с тремя «ш». Теффи вспоминала, как, умирая, уже почти не приходя в сознание, Гиппиус всё искала руками, тут ли её Кошшшка.
Зинаида Николаевна Гиппиус умерла 9 сентября 1945, пережив Мережковского всего на четыре года. Она так и не успела закончить свои мемуары о нём...
Литературное наследие, оставленной Зинаидой Гиппиус, огромно и разнообразно. Однако, она стала в основном известной как автор дневников и воспоминаний.
Поэтесса родилась в 1869 году в городе Белев недалеко от Тулы. Однако их семейство прожило в этом городе всего полгода, а затем переехало в Тулу в связи с тем, что отца Зины назначили товарищем прокурора. Затем начались опять переезды, и девочка практически не получила систематического образования. Единственным утешением для нее были книги, которые она читала, и даже пробовала писать стихи. Свои серьезные работы она уничтожала, а стихи, написанные в шутливой форме, читала окружающим. Помимо этого к своим 16 годам она прекрасно знала труды Тургенева и Гоголя. Особенно ей нравился Достоевский.
Первый поэтический дебют состоялся в 1888 году в Боржоми, где она знакомится с Мережковским. Между ними были разногласия по поводу написанных ими своих сочинений. И все равно в 1889 году молодые люди поняли, что не могут прибывать друг без друга. Они обвенчались 8 января 1889 года. Со своим супругом она прожила целых 52 года, ни на день, не расставшись с ним. Гиппиус стояла у истоков русского символизма и была одним из его негласных лидеров. В 1890 году в журнале «Вестник Европы» был опубликован рассказ «Простая жизнь». Но известность к ней пришла в 1899 году после появления ее новых работ с уклоном к Полонскому. В 1902 году поэтесса создала одно из периодических изданий «Новый путь», где отражала свое мнение на различные вопросы литературного и религиозного значения.
С 1906 по 1908 годы Гиппиус с мужем и близким ее другом Философовым уезжает в Париж. После возвращения из-за границы она с супругом участвует в собраниях общества религиозно-философского направления, куда входили Блок, Бердяев. В ее ранних сочинениях проповедовался культ одиночества. В трудах позднего творчества Гиппиус обратилась к поэтической публицистике. На протяжении всей своей деятельности Зинаида Николаевна выступала как талантливый литературный критик. Вначале она публиковалась под псевдонимом Антон Крайний. В 1919 году, эмигрировав с мужем, становится одним из знаменитых литераторов русского зарубежья. Скончалась поэтесса в 1945 году.
Биография и творчество
В 1869 году 20 ноября в семье обрусевшего немца и дворянина Николая Гиппиус родилась дочь Зинаида. Родиной будущей мадонны декаданса стал небольшой городок Белёв, расположенный в Тульской губернии.
Юридическая служба отца была причиной постоянной смены места жительства семьи. По этой причине образование Зинаида получала урывками. Посещение учебных заведений постоянно прерывалось переездами. Обучение и подготовка к экзаменам проходили на дому с гувернантками.
Но это совсем не помешало целеустремлённой и духовно одарённой девочке раскрыть и развить свой поэтический талант. Стихи маленькая Зина стала писать уже в семилетнем возрасте. Она очень любила книги, впечатлениями от прочитанного заполняла дневники и с удовольствием вела переписку с отцовскими друзьями.
В 1881 году отца поэтессы Серебряного века не стало. Анна Васильевна Гиппиус перевезла дочерей в Москву. Старшая, Зина, стала с удовольствием посещать гимназию Фишер, но тяжело заболела туберкулёзом. Сказалась наследственность. Москву пришлось сменить на Ялту. Крымское солнце стало спасением для ослабевшей Зинаиды. А в 1885 году стараниями своего дяди Александра, девочка поселилась на даче в Боржоми.
Именно там Гиппиус, которой уже исполнилось 18, познакомилась с поэтом Дмитрием Мережковским. Молодые люди поженились в 1888 году. Брак продолжался больше 52-ух лет и был образцом духовного и творческого единства.
Физического единения в паре не было. Гиппиус, была не только умна и талантлива, но и удивительно красива. Её романы, в том числе и с женщинами, стали достоянием общественности, но они не разрушили союз с Мережковским.
1888 год стал значимым и в творческой карьере Гиппиус. Она начала печататься и вскоре стала одной из значимых фигур литературного Петербурга. Пробовала себя в переводах, прозе, но особое внимание уделялось поэзии.
В стихах Зинаида раскрывала свою уникальность и неповторимость. Сначала непонятные читателю, они стали популярными в эпоху декаданса.
Начинающие писатели и поэты стали завсегдатаями литературного салона, в который превратилась петербуржская квартира Мережковских. Салон Гиппиус стал «настоящим оазисом русской духовной жизни начала ХХ столетия».
Яркая, умная, талантливая и острая на язык хозяйка салона воистину вдохновляла молодых литераторов на создание новых произведений. Среди её, так называемых крестников, А. Блок, О. Мандельштам, С. Есенин.
Гиппиус называли гением русского символизма. Она вместе с Мережковским, Брюсовым, Бальмонтом и Сологубом стояла у его истоков.
Общественная деятельность была представлена работой литературным критиком во многих журналах и газетах. Писались критические статьи под разными мужскими псевдонимами.
Период с 1901 по 1903 год был ознаменован долгим творческим союзом с Д. Философовым и созданием журнала «Новый путь».
После событий 1905 года, Мережковские, разочарованные в самодержавии, покидают Россию и отправляются в добровольную парижскую ссылку. Там Гиппиус сближается с эссерами Савинковым и Фондаминским, работает над публицистикой, пишет стихи.
Связь с русскими газетами и журналами не прерывается. На родине постоянно публикуются новые статьи и книги Гиппиус и Мережковского.
Через три года, в 1908, супруги вернулись. Но жуткое впечатление от начала Первой мировой войны и непринятие Октябрьской революции вылилось для Мережковских в решение покинуть Россию навсегда.
В 1919 году они бежали во Францию. Так и не примирившись с властью большевиков, Гиппиус и Мережковский очень тяжело переживали разрыв с родиной.
Созданное ими литературное общество «Зелёная лампа» объединило русскую культурную эмиграцию на долгих 14 лет.
После кончины мужа в 1941 году, Гиппиус погрузилась в работу над его биографией, вернулась к написанию стихов и ведению дневников. Умерла Зинаида Николаевна 9 сентября 1945 года в Париже и похоронена рядом с супругом на Сент-Женевьев-де-Буа.
Биография по датам и интересные факты. Самое главное.
Другие биографии:
- Андропов Юрий Владимирович
Юрий Владимирович Андропов – генеральный секретарь СССР с 1983 по 1984 гг. Юрий Андропов родился 15 июня 1914 г. в Станице Нагутская в простой казацкой семье.
- Моцарт Вольфганг Амадей
27 января 1756 года появился на свет Вольфганг Амадей Моцарт. Он родился в прекрасном городе Зальцбург. Талант к музыке у мальчика появился еще будучи маленьким.
- Столыпин Пётр Аркадьевич
Пётр Аркадьевич Столыпин – российский государственный деятель. Активный, напористый, целеустремленный, он успел побывать на должностях министра, губернатора, а также издать множество реформ и коренным образом улучшить жизнь народа.
- Виктор Гюго
Виктор родился 26 февраля 1802 года в городе Безансоне. Отец его был военным. Когда была первая французская буржуазная революция, служил простым солдатом.
- Сергей Павлович Королев
В январе 1907 года (12.01.1907) в Житомире в семье Королёвых родился сын Сергей Павлович Королёв. Родители мальчика работали учителями. Ему исполнилось три года, когда его родители оформили развод
