Утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучительный вопрос, как избежать их окончательного осуществления… Утопии осуществимы… Жизнь движется к утопиям. И открывается, быть может, новое столетие мечтаний интеллигенции и культурного слоя о том, как избежать утопий, как вернуться к не утопическому обществу, к менее «совершенному» и более свободному обществу.
Николай Бердяев
Печатается с разрешения The Estate of Aldous Huxley и литературных агентств Reece Halsey Agency, The Fielding Agency и Andrew Nurnberg.
© Aldous Huxley, 1932
© Перевод. О. Сорока, наследники, 2011
© Издание на русском языке AST Publishers, 2016
Глава первая
Серое приземистое здание – всего лишь в тридцать четыре этажа. Над главным входом надпись: «ЦЕНТРАЛЬНО-ЛОНДОНСКИЙ ИНКУБАТОРИЙ И ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР», и на геральдическом щите – девиз Мирового Государства: «ОБЩНОСТЬ, ОДИНАКОВОСТЬ, СТАБИЛЬНОСТЬ».
Огромный зал на первом этаже обращен окнами на север, точно художественная студия. На дворе лето, в зале и вовсе тропически жарко, но по-зимнему холоден и водянист свет, что жадно течет в эти окна в поисках живописно драпированных манекенов или нагой натуры, пусть блеклой и зябко-пупырчатой, – и находит лишь никель, стекло, холодно блестящий фарфор лаборатории. Зиму встречает зима. Белы халаты лаборантов, на руках перчатки из белесой, трупного цвета, резины. Свет заморожен, мертвен, призрачен. Только на желтых тубусах микроскопов он как бы сочнеет, заимствуя живую желтизну, – словно сливочным маслом мажет эти полированные трубки, вставшие длинным строем на рабочих столах.
– Здесь у нас Зал оплодотворения, – сказал Директор Инкубатория и Воспитательного Центра, открывая дверь.
Склонясь к микроскопам, триста оплодотворителей были погружены в тишину почти бездыханную, разве что рассеянно мурлыкнет кто-нибудь или посвистит себе под нос в отрешенной сосредоточенности. По пятам за Директором робко и не без подобострастия следовала стайка новоприбывших студентов, юных, розовых и неоперившихся. При каждом птенце был блокнот, и, как только великий человек раскрывал рот, студенты принимались яро строчить карандашами. Из мудрых уст – из первых рук. Не каждый день такая привилегия и честь. Директор Центрально-Лондонского ИВЦ считал всегдашним своим долгом самолично провести студентов-новичков по залам и отделам. «Чтобы дать вам общую идею», – пояснял он цель обхода. Ибо, конечно, общую идею хоть какую-то дать надо – для того, чтобы делали дело с пониманием, – но дать лишь в минимальной дозе, иначе из них не выйдет хороших и счастливых членов общества. Ведь, как всем известно, если хочешь быть счастлив и добродетелен, не обобщай, а держись узких частностей; общие идеи являются неизбежным интеллектуальным злом. Не философы, а собиратели марок и выпиливатели рамочек составляют становой хребет общества.
«Завтра, – прибавлял он, улыбаясь им ласково и чуточку грозно, – наступит пора приниматься за серьезную работу. Для обобщений у вас не останется времени. Пока же…»
Пока же честь оказана большая. Из мудрых уст и – прямиком в блокноты. Юнцы строчили как заведенные.
Высокий, сухощавый, но нимало не сутулый, Директор вошел в зал. У Директора был длинный подбородок, крупные зубы слегка выпирали из-под свежих, полных губ. Стар он или молод? Тридцать ему лет? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Сказать было трудно. Да и не возникал у вас этот вопрос; ныне, на 632-м году эры стабильности, Эры Форда, подобные вопросы в голову не приходили.
– Начнем сначала, – сказал Директор, и самые усердные юнцы тут же запротоколировали: «Начнем сначала». – Вот здесь, – указал он рукой, – у нас инкубаторы. – Открыл теплонепроницаемую дверь, и взорам предстали ряды нумерованных пробирок – штативы за штативами, стеллажи за стеллажами. – Недельная партия яйцеклеток. Хранятся, – продолжал он, – при тридцати семи градусах; что же касается мужских гамет, – тут он открыл другую дверь, – то их надо хранить при тридцати пяти. Температура крови обесплодила бы их. (Барана ватой обложив, приплода не получишь.)
И, не сходя с места, он приступил к краткому изложению современного оплодотворительного процесса – а карандаши так и забегали, неразборчиво строча, по бумаге; начал он, разумеется, с хирургической увертюры к процессу – с операции, «на которую ложатся добровольно, ради блага Общества, не говоря уж о вознаграждении, равном полугодовому окладу»; затем коснулся способа, которым сохраняют жизненность и развивают продуктивность вырезанного яичника; сказал об оптимальной температуре, вязкости, солевом содержании; о питательной жидкости, в которой хранятся отделенные и вызревшие яйца; и, подведя своих подопечных к рабочим столам, наглядно познакомил с тем, как жидкость эту набирают из пробирок; как выпускают капля за каплей на специально подогретые предметные стекла микроскопов; как яйцеклетки в каждой капле проверяют на дефекты, пересчитывают и помещают в пористый яйцеприемничек; как (он провел студентов дальше, дал понаблюдать и за этим) яйце приемник погружают в теплый бульон со свободно плавающими сперматозоидами, концентрация которых, подчеркнул он, должна быть не ниже ста тысяч на миллилитр; и как через десять минут приемник вынимают из бульона и содержимое опять смотрят; как, если не все яйцеклетки оказались оплодотворенными, сосудец снова погружают, а потребуется, то и в третий раз; как оплодотворенные яйца возвращают в инкубаторы, и там альфы и беты остаются вплоть до укупорки, а гаммы, дельты и эпсилоны через тридцать шесть часов снова уже путешествуют с полок для обработки по методу Бокановского.
– По методу Бокановского, – повторил Директор, и студенты подчеркнули в блокнотах эти слова.
Одно яйцо, один зародыш, одна взрослая особь – вот схема природного развития. Яйцо же, подвергаемое бокановскизации, будет пролиферировать – почковаться. Оно даст от восьми до девяноста шести почек, и каждая почка разовьется в полностью оформленный зародыш, и каждый зародыш – во взрослую особь обычных размеров. И получаем девяносто шесть человек, где прежде вырастал лишь один. Прогресс!
«Яйцо почкуется», – строчили карандаши.
Он указал направо. Конвейерная лента, несущая на себе целую батарею пробирок, очень медленно вдвигалась в большой металлический ящик, а с другой стороны ящика выползала батарея уже обработанная. Тихо гудели машины. Обработка штатива с пробирками длится восемь минут, сообщил Директор. Восемь минут жесткого рентгеновского облучения – для яиц это предел, пожалуй. Некоторые не выдерживают, гибнут; из остальных самые стойкие разделяются надвое; большинство дает четыре почки; иные даже восемь; все яйца затем возвращаются в инкубаторы, где почки начинают развиваться; затем, через двое суток, их внезапно охлаждают, тормозя рост. В ответ они опять пролиферируют – каждая почка дает две, четыре, восемь новых почек, – и тут же их чуть не насмерть глушат спиртом; в результате они снова, в третий раз, почкуются, после чего уж им дают спокойно развиваться, ибо дальнейшее глушение роста приводит, как правило, к гибели. Итак, из одного первоначального яйца имеем что-нибудь от восьми до девяноста шести зародышей – согласитесь, улучшение природного процесса фантастическое. Причем это однояйцевые, тождественные близнецы – и не жалкие двойняшки или тройняшки, как в прежние живородящие времена, когда яйцо по чистой случайности изредка делилось, а десятки близнецов.
– Десятки, – повторил Директор, широко распахивая руки, точно одаряя благодатью. – Десятки и десятки.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Затяжное самогрызенье, по согласному мнению всех моралистов, является занятием самым нежелательным. Поступив скверно, раскайся, загладь, насколько можешь, вину и нацель себя на то, чтобы в следующий раз поступить лучше. Ни в коем случае не предавайся нескончаемой скорби над своим грехом. Барахтанье в дерьме - не лучший способ очищения.
В искусстве тоже существуют свои этические правила, и многие из них тождественны или, во всяком случае, аналогичны правилам морали житейской. К примеру, нескончаемо каяться, что в грехах поведения, что в грехах литературных, - одинаково малополезно. Упущения следует выискивать и, найдя и признав, по возможности не повторять их в будущем. Но бесконечно корпеть над изъянами двадцатилетней давности, доводить с помощью заплаток старую работу до совершенства, не достигнутого изначально, в зрелом возрасте пытаться исправлять ошибки, совершенные и завещанные тебе тем другим человеком, каким ты был в молодости, безусловно, пустая и напрасная затея. Вот почему этот новоиздаваемый «О дивный новый мир» ничем не отличается от прежнего. Дефекты его как произведения искусства существенны; но, чтобы исправить их, мне пришлось бы переписать вещь заново - и в процессе этой переписки, как человек постаревший и ставший Другим, я бы, вероятно, избавил книгу не только от кое-каких недостатков, но и от тех достоинств, которыми книга обладает. И потому, преодолев соблазн побарахтаться в литературных скорбях, предпочитаю оставить все, как было, и нацелить мысль на что-нибудь иное.
Стоит, однако, упомянуть хотя бы о самом серьезном дефекте книги, который заключается в следующем. Дикарю предлагают лишь выбор между безумной жизнью в Утопии и первобытной жизнью в индейском селении, более человеческой в некоторых отношениях, но в других - едва ль менее странной и ненормальной. Когда я писал эту книгу, мысль, что людям на то дана свобода воли, чтобы выбирать между двумя видами безумия, - мысль эта казалась мне забавной и, вполне возможно, верной. Для пущего эффекта я позволил, однако, речам Дикаря часто звучать разумней, чем то вяжется с его воспитанием в среде приверженцев религии, представляющей собой культ плодородия пополам со свирепым культом penitente. Даже знакомство Дикаря с твореньями Шекспира неспособно в реальной жизни оправдать такую разумность речей. В финале-то он у меня отбрасывает здравомыслие; индейский культ завладевает им снова, и он, отчаявшись, кончает исступленным самобичеванием и самоубийством. Таков был плачевный конец этой притчи - что и требовалось доказать насмешливому скептику-эстету, каким был тогда автор книги.
Сегодня я уже не стремлюсь доказать недостижимость здравомыслия. Напротив, хоть я и ныне печально сознаю, что в прошлом оно встречалось весьма редко, но убежден, что его можно достичь, и желал бы видеть побольше здравомыслия вокруг. За это свое убеждение и желание, выраженные в нескольких недавних книгах, а главное, за то, что я составил антологию высказываний здравомыслящих людей о здравомыслии и о путях его достижения, я удостоился награды: известный ученый критик оценил меня как грустный симптом краха интеллигенции в годину кризиса. Понимать это следует, видимо, так, что сам профессор и его коллеги являют собой радостный симптом успеха. Благодетелей человечества должно чествовать и увековечивать. Давайте же воздвигнем Пантеон для профессуры. Возведем его на пепелище одного из разбомбленных городов Европы или Японии, а над входом в усыпальницу я начертал бы двухметровыми буквами простые слова: "Посвящается памяти ученых воспитателей планеты. Si monumentum requiris circumspice.
Но вернемся к теме будущего… Если бы я стал сейчас переписывать книгу, то предложил бы Дикарю третий вариант.
Между утопической и первобытной крайностями легла бы у меня возможность здравомыслия - возможность, отчасти уже осуществленная в сообществе изгнанников и беглецов из Дивного нового мира, живущих в пределах Резервации. В этом сообществе экономика велась бы в духе децентрализма и Генри Джорджа, политика - в духе Кропоткина и кооперативизма. Наука и техника применялись бы по принципу «суббота для человека, а не человек для субботы», то есть приспособлялись бы к человеку, а не приспособляли и порабощали его (как в нынешнем мире, а тем более в Дивном новом мире). Религия была бы сознательным и разумным устремлением к Конечной Цели человечества, к единящему познанию имманентного Дао или Логоса, трансцендентального Божества или Брахмана. А господствующей философией была бы разновидность Высшего Утилитаризма, в которой принцип Наибольшего Счастья отступил бы на второй план перед принципом Конечной Цели, - так что в каждой жизненной ситуации ставился и решался бы прежде всего вопрос: «Как данное соображение или действие помогут (или помешают) мне и наибольшему возможному числу других личностей в достижении Конечной Цели человечества?».
Чтобы понять, насколько глубок смысл того или иного прозаического творения, предварительно стоит изучить краткое содержание произведений. "О дивный новый мир" - роман с глубоким смыслом, написанный автором с особым мировоззрением. Олдос Хаксли писал замечательные эссе, в основе сюжета которых было развитие научных технологий. Его скептический взгляд на всё шокировал читателей.
Когда волей событий его философия привела его в тупик, Хаксли увлёкся мистицизмом и изучал учения восточных мыслителей. Особо его интересовала идея воспитать человека-амфибию, приспособленного к существованию во всех возможных природных условиях. На закате своей жизни он сказал фразу, которая по сей день заставляет задумываться каждого о том, как правильно нужно жить. Об этом в некоторой степени и повествует роман Хаксли "О дивный новый мир", краткое содержание которого раскрывает основной смысл произведения.
Хаксли неустанно пытался найти смысл существования, обдумывая при этом основные проблемы человечества. В результате он пришёл к выводу, что нужно просто друг к другу. Именно это он посчитал единственным ответом на все вопросы земного существования.
Биографический очерк
Родился Олдос Леонард Хаксли в городе Годалмине графства Суррей (Великобритания). Семья его была зажиточной и принадлежала к среднему сословию. Великий гуманист Мэтью Арнольд приходился ему родственником по материнской линии. Леонард Хаксли, отец будущего писателя, был редактором, писал биографические и стихотворные произведения. В 1908 году Олдос поступил на учёбу в графства Беркшир и проучился там до 1913 года. В 14 лет он перенёс первую серьёзную трагедию - смерть матери. Это было не единственное испытание, которое приготовила для него судьба.
Когда ему исполнилось 16 лет, он переболел кератитом. Осложнения были серьёзные - почти на 18 месяцев полностью исчезло зрение. Но Олдос не сдавался, он изучил а потом после усиленных занятий смог читать в специальных очках. Благодаря силе воли он продолжил своё обучение, и в 1916 году ему была присуждена степень бакалавра гуманитарных наук Оксфордского колледжа Балиола. Состояние здоровья писателя не позволяло ему продолжать научную деятельность. Пойти воевать он тоже не мог, поэтому Хаксли решил стать литератором. В 1917 году он получил работу в лондонском военном министерстве, а позже стал преподавателем в колледжах Итон и Рептон. Двадцатые годы были ознаменованы дружбой с Д. Г. Лоренсом и их совместным путешествием по Италии и Франции (дольше всего он пробыл в Италии). Там же он написал уникальное произведение, в котором представлено воплощение мрачной жизни общества будущего. Понять смысл, который вложил автор в свое творение, поможет его краткое содержание. "О дивный новый мир" можно назвать романом-призывом ко всему человечеству.
Пролог
Мировое Государство - это место действия антиутопии. Расцвет эпохи стабильности - 632-й год Эры Форда. Верховный правитель, которого называют «Господь наш Форд» - известный всем создатель крупнейшей автомобильной корпорации. Форма правления - технократия. Потомство выращивается в специально созданных инкубаторах. Для того чтобы не нарушать общественный строй, особи ещё до рождения находятся в разных условиях и подразделяются на касты - альфа, бета, гамма, дельта и эпсилон. Каждой касте положен костюм своего цвета.
Подобострастие перед высшими кастами и пренебрежение к низшим кастам воспитывается в людях с самого появления на свет, сразу после Раскупорки. Понять, как автор смотрит на мир, поможет краткое содержание. "О дивный новый мир" - роман, написанный Хаксли много лет назад, - рисует события, которые сегодня происходят в реальном мире.
Цивилизация глазами Хаксли
Главное для общества Мирового Государства - это стремление к стандартизации. Девиз звучит так: «Общность. Одинаковость. Стабильность». Фактически с младенчества жители планеты привыкают к истинам, по которым потом всю оставшуюся жизнь и живут. Истории для них не существует, страсти и переживания - тоже ненужная чушь. Семьи нет, любви нет. Уже с раннего детства детей обучают эротическим играм и приучают к постоянной смене партнёра, ведь согласно подобной теории каждый человек полностью принадлежит остальным. Искусство уничтожено, но активно развивается сфера развлечений. Всё электронное и синтетическое. А если вдруг взгрустнулось, все проблемы решит пара граммов сомы - безобиднейшего наркотика. Краткое содержание романа О. Хаксли "О дивный новый мир" поможет познакомиться читателю и с главными персонажами произведения.
Главные герои романа
Бернард Маркс - выходец из касты альфа. Он нетипичный представитель своего общества. В его поведении много странностей: он часто думает о чём-то, предаётся меланхолии, его даже можно считать романтиком. Это ключевой образ романа "О дивный новый мир". Краткое содержание произведения поможет немного понять образ мыслей героя. Говорят, что в зародышевом состоянии, когда он ещё находился в инкубаторе, вместо заменителя крови ему ввели спирт, и от этого все его странности. Линайна Краун относится к касте бета. Привлекательная, фигуристая, одним словом, «пневматичная». Ей интересен Бернард тем, что он не такой, как все. Необычной для неё является его реакция на её рассказы про увеселительные поездки. Её привлекает путешествие с ним вдвоём в заповедник Нью-Мексико. Мотивы действий героев можно проследить, прочитав краткое содержание. "О дивный новый мир" - роман, насыщенный эмоциями, поэтому лучше прочесть его полностью.
Развитие сюжета
Главные герои романа решили ехать в этот таинственный заповедник, где жизнь диких людей сохранилась в том виде, какой была до Эры Форда. Индейцы рождаются в семьях, воспитываются родителями, испытывают полную гамму чувств, верят в прекрасное. В Мальпараисо они знакомятся с непохожим на всех остальных дикарём: он блондин и говорит на старинном английском языке (как оказалось потом, он выучил книгу Шекспира наизусть). Оказалось, что родители Джона - Томас и Линда - так же когда-то отправились на экскурсию, но во время грозы потеряли друг друга. Томас вернулся назад, а Линда, которая была беременной, родила сына здесь, в индейском посёлке.
Её не приняли, потому что привычное для неё отношение к мужчинам считалось здесь развратным. Да и из-за отсутствия сомы она стала употреблять слишком много индейской водки - мескаля. Бертран принимает решение перевезти Джона и Линду в Заоградный мир. Мать Джона вызывает у всех цивилизованных отвращение, а его самого нарекают Дикарём. Он влюблён в Линайну, которая стала для него воплощением Джульетты. И как же больно становится ему, когда она, в отличие от героини Шекспира, предлагает заняться «взаимопользованием».
Дикарь, пережив смерть матери, решает бросить вызов системе. То, что для Джона является трагедией, здесь - привычный процесс, объясняемый физиологией. Ещё совсем маленьких детей учат привыкать к смерти, специально отправляют на экскурсии в палаты смертельно больных и даже веселят и кормят в такой обстановке. Поддерживают его Бертран и Гельмгольц, за что потом поплатятся ссылкой. Дикарь пытается убедить людей отказаться от употребления сомы, за что все трое попадают к фордейшеотпу Мустафе Монду, который является одним из десяти Главноуправителей.
Развязка
Мустафа Монд признаётся им, что когда-то сам был в похожей ситуации. В молодости он был хорошим учёным, но, поскольку общество не терпит инакомыслящих, его поставили перед выбором. От ссылки он отказался, так и стал Главноуправителем. По прошествии всех этих лет он даже с какой-то завистью говорит о ссылке, потому что именно там собраны самые интересные люди их мира, имеющие свой взгляд на всё. Дикарь тоже просится на остров, но из-за эксперимента он вынужден остаться здесь, в цивилизованном обществе. Дикарь сбегает от цивилизации на заброшенный авиамаяк. Живёт в одиночестве, как настоящий отшельник, купив на последние деньги самое необходимое, и молится своему богу. На него приезжают посмотреть как на диковинку. Когда он исступлённо бил себя бичом на холме, то в толпе увидел Линайну. Он не может этого стерпеть и бросается с бичом на неё, крича: «Распутница!» Сутки спустя очередная молодая пара из Лондона приезжает на маяк на экскурсию. Они обнаруживают труп. Дикарь не вынес сумасшествия цивилизованного общества, единственно возможным протестом для него стала смерть. Он повесился. На этом заканчивается увлекательная история романа "О дивный новый мир" Хаксли Олдос. Краткое содержание - это только предварительное знакомство с произведением. Для того чтобы глубже проникнуть в его суть, следует прочесть роман полностью.
Что хотел сказать автор?
Мир действительно вскоре может прийти к такому развороту событий, которые описывает Хаксли. Понять это можно, даже если прочитать только краткое содержание. "О дивный новый мир" - роман, который заслуживает особого внимания. Да, жизнь стала бы беззаботной и беспроблемной, но жестокости в этом мире не стало бы меньше. В нём нет места тем, кто верит в человека, в его разумность и предназначение, а самое главное - в возможность выбора.
Вывод
Предварительно ознакомиться с идеей произведения позволит краткое содержание романа "О дивный новый мир". Олдос Хаксли в своей работе пытался создать картину утопического общества. Но это стремление к идеальному устройству сродни безумию. Казалось бы, проблем нет, царит закон, но вместо победы добра и света все пришли к полнейшей деградации.
Роман Хаксли был последним прочитанным мною из тройки «самых известных антиутопий», к которым еще относят Замятина и Оруэлла. Как и подобает представителю этого жанра, в книге речь идет о некоторой, и в определенном плане фантастической, социальной системе. Чтобы построить «счастливое» и абсолютно подконтрольное общество, Хаксли решил не создавать новые службы безопасности и не вести постоянную войну с инакомыслящими. Для этого он придумал более радикальное средство, а именно – подконтрольное выращивание тех, кого нужно будет контролировать. Хотя, наверное, точнее будет сказать – выращивание тех, которых уже не нужно будет контролировать.
Люди рождаются в пробирках и еще на эмбриональном этапе развития в них «закладывают» будущие черты характера, интеллект, моральные и нравственные устои. Только в некоторых резервациях (зоопарках, зверинцах?) остались люди, которых цивилизация не смогла привлечь.
О чем же книга? Даже если попытаться вкратце описать сюжет, то однозначности вряд ли получится достичь. Возможно, это трагическая история любви «старого» человека (из резервации) и девушки, которая является плодом нового строя? Возможно, это описания всевозможных трудностей, нелепостей и преимуществ «дивного нового мира», существование которого подкрепляется доступным для всех наркотиком («Сомы грамм – инету драм!»)? Возможно, попытка автора предсказать и предостеречь будущие поколения?
Общее же впечатление о романе у меня сложилось таким же неоднозначным. С одной стороны, у Замятина и Оруэлла произведения выглядят более продуманными и сюжетными, но произведение Хаксли вызывает совершенно другие мысли и ощущения. Во-первых, «система» в «Дивном новом мире» не выглядит пугающей и разрушающей. И хотя там тоже есть ограничения, запреты и контроль, но все люди там действительно счастливы, ну или почти счастливы, и сами выбирают кинотеатры с порнографическими фильмами (по крайней мере для нас порнографические), а не Шекспира. А Дикарь, как протагонист «современного» человека, вооруженный только Шекспиром и своими ощущениями, не в силах предложить что-то взамен или хотя бы «вложить» себя в чуждую для него мозаику. То есть в определенном смысле книгу можно оценить как описание борьбы культуры и науки в достижении сверхглобальных целей. Никакого союза или компромисса, а разочарование и безнадежность в обоих случаях (в первом случае – в силу недееспособности, во втором – из-за отсутствие в них необходимости).
Много вниманию уделяется сексуальному аспекту жизни, начиная от воспитания младенцев и до некоторых «непонятных тревог и ощущений» у героев романа, связанных с этим аспектом. Причем сразу же бросаются в глаза попытки автора порассуждать на тему взаимосвязи секса и любви.
Очень увлекают провидческие «попадания» автора, и можно приводить много примеров из того, что в книге только описано, а у нас уже реализовано. Еще интереснее смотрится роман, если читатель знаком с тем фактом, что Хаксли участвовал в экспериментах по употреблению наркотиков и принимал участие в жизни хиппи-коммун. Он даже написал еще одну утопию, только положительную – «Остров».
«О дивный новый мир» — это книга, которую легко читать (в смысле языка автора и сюжета), над которой можно подумать (в самых различных аспектах) и которую можно с удовольствием перечитывать, выискивая новое и ранее скрытое от глаз читателя.
– Тысяча двести пятьдесят километров в час, – внушительно сказал начальник аэропорта. – Скорость приличная, не правда ли, мистер Дикарь?
– Да, – сказал Дикарь. – Однако Ариель способен был в сорок минут всю землю опоясать.
Прочесть книгу мне посоветовал человек, который до идиотизма убеждён, что всё в этом мире "выгода", а все ценности созданы тоже для "выгода". Вообщем, разочаровавшийся в мире приверженец политики Мустафы Фонда.
Когда начала читать меня, критическую индивидуалистку, охватило мерзкое, но завлекающее чувство. Противно о того, что всё под копирку, но интересно " а что могло бы быть?".
По факту и в целом, книга вполне округленный элемент современного общества. Это знаете, когда люди ещё не на всю сотку рабы, а процентов так на 60. Хаксли усилил примерную цифру и показал к чему может привести наша "стабильность - хребет общества". Всё верно, я согласна, после Сталина мы ещё не можем отойти от морали коллективизма. Нас приучают к нему в школах, университетах. Потому что так легче и легче всем. Особенно воротилам нашего мира. И я даже считаю, что так и должно быть, но на долю двойного водорода всегда найдется кислород. И именно кислородом являются люди свободомыслящие и вольные. Тот кислород, благодаря которому мир ещё не зачерственел, благодаря которому создаются картины, фотографии, архитектура и так далее. В мире Олдоса, благо, есть такой кислород. Я кстати до сих пор не могу понять продуктом какого пути является Гемгольц, ладно Бернард, у него там что-то смешали, но Гемгольц то как?
Ну так вот, и этот кислород он и там движет! Кто у нас великий форд божий? Человек, который в "сейфе прячет библию, а на полках Форда" - главноуправитель, Мустафа. Он такой же индивидуалист, но своим коренным альтруизмом (что опять показывает содержание души в этом человеке) выбрал работу на счастье обществу! Потому что понимает, что жизнь малонасыщенная кислородом приводит к кислородному голоданию, а без него и вовсе к исчезновению.
Чисто с женской стороны, меня привлекла дама-кентавр Линайна. Особь ещё та, сексуальная, влекомая, но пробка. Она, кстати, и является зеркалом многих барышень (с большими губами и пустыми головами) 2017 года. Ну и тут опять же всё сводится к "живому уму". Всякий ширпотреб на неё ведётся, ну а те, кто хоть немного понимают, что ничего хорошего кроме "застежки, которая аккуратно расстегивается" в ней нет.
Внимание, ниже спойлер!
Конец, в принципе я ожидала. Он, гонимый своей собственной натурой, изолировался о всех этих квадр, а других отправили к братьям по "испорченной, но такой настоящей" крови.
Вообщем, совет на века: Если вы хотя бы чуть-чуть не являетесь продуктом социальной анонимности, и смакуете личную отвагу и натурализм, то либо принимайте (но не впускайте в себя общество), чтобы вас отослали на острова, как Бернарда с Гемгольцем, либо готовьте ветки для лука;)
