XIX век
Виктор Ерёмин
Джон Китс
(1795—1821)
Жизнь выдающегося английского поэта Джона Китса была короткой и неприметной, вдали от эпохальных бурь и людских страстей. За двадцать пять лет своей короткой жизни поэт пережил смерть стольких близких людей, сколько мало кому довелось и в пятидесятилетнем возрасте. Эта уготованная судьбой печаль неизбежно сказалась на творчестве Китса. Первый биограф и первый издатель поэта Ричард Монктон Милнз (впоследствии лорд Хотон) (1809—1885) так одной фразой описал его жизнь: «Несколько верных друзей, несколько прекрасных стихотворений, страстная любовь и ранняя смерть».
Литературная деятельность Китса продолжалась немногим более шести лет (1814—1819) и кончилась тогда, когда для него только наступала пора зрелости. Поэт перестал творить за год до своей смерти.
Он был первенцем Томаса Китса (ок. 1775 — 1804) и Фрэнсис Китс, урожденной Дженнингс (1777—1810). Джон оказался старшим из четырёх выживших детей Китсов. У него были ещё два младших брата — Джордж (1797—1841) и Томас (1799—1818) — и сестра Фрэнсис Мэри (1803—1889). В молодости отец будущего поэта служил на платной конюшне, принадлежавшей Джону Дженнингсу (? — 1805), затем женился на дочери хозяина и стал управляющим.
С восьми лет Джон был отдан в престижную частную закрытую школу преподобного Джона Кларка в Энфилде (к северу от Лондона). Сын директора школы Чарльз Кауден Кларк (1787—1877), в более поздние годы видный литератор, был учителем и другом Китса. Он первый познакомил мальчика со старинной английской поэзией. Джон увлёкся стихотворчеством и даже взялся за собственный перевод «Энеиды» Вергилия. Да и в целом дела у мальчика шли неплохо. Но 16 апреля 1804 года Томаса Китса, навещавшего сыновей в школе, на обратном пути неудачно сбросила поскользнувшаяся лошадь — мужчина ударился головой о камень и проломил себе череп. Он долго лежал в темноте, пока его не нашёл местный сторож. Через несколько часов Китс-старший умер. Дети остались сиротами.
Убитая горем Фрэнсис побоялась взять на себя управление большим хозяйством и через месяц спешно вышла замуж за мелкого банковского служащего Уильяма Роллингса. Новый муж оказался заурядным охотником за приданым. Поначалу отчим отказался содержать детей Китса, и их пришлось отдать на воспитание старикам Дженнингсам.
Прошёл год, и умер дедушка Дженнингс, в честь которого был назван поэт. К несчастью, старик оставил плохо составленное завещание, в связи с чем семье досталось около половины его состояния. Бабушка, Алиса Дженнингс (урождённая Уолли), переселилась с детьми в маленький домик близ школы в Энфилде. Начались постепенно возраставшие финансовые трудности, которые потом преследовали Джона всю жизнь.
Через несколько лет отчим отнял у матери конюшни, а женщине пришлось перебраться жить к детям. К тому времени она уже была больна туберкулёзом. Фрэнсис Китс умерла в марте 1810 года, она успела заразить неизлечимой болезнью своих сыновей Джона и Томаса.
Опекунами несовершеннолетних Китсов назначили Джона Науленд Сэнделла и Ричарда Эбби, оба были почтенными и уважаемыми в округе людьми. После смерти Сэнделла в 1816 году все заботы о молодых людях взял на себя Ричард Эбби, зажиточный чаеторговец. Он не воровал сиротские деньги, но поставил себе целью сохранить и приумножить их, отчего ударился в иную крайность — стал жёстко ограничивать Китсов даже в самом необходимом.
В частности, Эбби настоял на том, чтобы шестнадцатилетний Джон и четырнадцатилетний Джордж ушли из школы и поступили на обучение к хирургу и фармацевту Томасу Хэммонду в Эдмонтоне. Постигали они азы медицины три года.
Во время учёбы у Хэммонда юноша окончательно оформился как поэт. В 1814 году Китсом был создан ряд стихотворений, в частности известный сонет «Как голубь из редеющего мрака…», написанный по случаю смерти бабушки Алисы.
В октябре 1815 года началась стажировка Джона Китса в лондонском госпитале Гая. Одновременно молодой человек не оставлял усиленных занятий поэзией. У него появились связи в литературном и художественном мире Лондона. Китс познакомился с поэтом и журналистом Джеймсом Генри Ли Хантом (1784—1859), издателем популярного еженедельника «Наблюдатель», с художниками Бенджамином Робертом Хейдоном (1786—1846) и Джозефом Севереном (1793—1879), которые стали его близкими друзьями.
Впервые произведение Джона Китса было опубликовано Хантом ещё до их личного знакомства. 5 мая 1816 года в «Наблюдателе» появился сонет «К одиночеству». Тогда же началась дружба Китса с Перси Биш Шелли.
Стажировка будущего хирурга близилась к концу. В июле 1816 года Джон сдал экзамены и получил право по достижении совершеннолетия практиковать в качестве хирурга и фармацевта. Опекун Эбби был доволен — его долг перед покойными друзьями медленно, но неуклонно исполнялся. И неожиданно коса нашла на камень. Однажды во время операции Джон Китс поймал себя на том, что достаточно длительное время думал не о больном и не о последовательности своих действий, а сочинял стихотворение. Молодой человек испугался. С одной стороны, так можно погубить невинного человека, с другой стороны, видимо, главное призвание его жизни — поэзия. И Джон объявил опекуну о том, что оставляет врачебную практику.
Эбби был в шоке, ибо не сомневался, что поэзией могут заниматься только богатые бездельники, для простого человека путь в творчество заказан. Опекун умолял, уговаривал своего подопечного одуматься, но безрезультатно. Китс бесповоротно ушёл из медицины. В этом решении его поддержал Ли Хант. Молодой человек был окрылён поддержкой нового друга и посвятил ему свой первый поэтический сборник, озаглавленный «Стихотворения». Книга вышла в марте 1817 года. Критика отнеслась к молодому поэту одобрительно, но Китс ожидал большего — как минимум ажиотажа, подобного тому, что устроила столичная аристократия вокруг байроновского «Чайльд Гарольда».
В апреле 1817 года поэт уехал из Лондона путешествовать по провинциальной Британии, чтобы работать там в уединении над поэмой «Эндимион». Поэма была опубликована через год и неожиданно подверглась жёсткой критике в ведущих литературных изданиях. Обозреватели литературных отделов объявили поэму «спокойным, невозмутимым, слюнявым идиотизмом» и советовали «Джонни» оставить стихи и «вернуться к своим склянкам и пилюлям».
К тому времени в настроениях Китса произошли значительные перемены. Он стал тяготиться опёкой Ханта. Сам ли поэт, или по чей-то подсказке, но Китс вдруг заметил поверхностность суждений уже немолодого покровителя, его в определённой мере легкомыслие и самонадеянность. У Джона появился новый учитель — видный радикал Уильям Хэзлитт (1778—1830). Блестящий критик, знаток Шекспира, историк английской поэзии и театра, политический писатель, он бесстрашно нападал на лиц, облечённых высшей властью, и на важнейшие общественные институты Великобритании.
Под влиянием Хэзлитта Китс создал поэму «Изабелла, или Горшок с базиликом» на сюжет пятой новеллы четвёртого дня «Декамерона» Боккаччо.
В конце июня 1818 года уехал в Америку второй по старшинству брат Китса — Джордж. Он был уже женат, и на отъезд подвигла молодого человека его супруга Джорджиана. Джон проводил молодожёнов до Ливерпуля. Он мучительно переживал расставание, поскольку на руках у него оставался тяжело больной младший брат Томас, да и сам поэт не мог похвастать крепким здоровьем.
Чтобы немного развеяться, Китс в компании своего друга Чарльза Брауна (1787—1842) отправился в пешее путешествие по Озёрному краю, Шотландии и Ирландии. Друзья посетили могилу Бёрнса в Дамфрисе и его домик в Эре. Поездку пришлось срочно прервать — на острове Малл Джон сильно простудился, как оказалось впоследствии, эта простуда спровоцировала у поэта скоротечный туберкулёз.
Дома Джон застал умиравшего от чахотки Томаса. У постели агонизировавшего брата, чтобы хоть немного отвлечься, Китс начал сочинять «Гиперион» — поэму, навеянную творчеством Мильтона. Великое произведение осталось незаконченным — Китс завершил лишь две первые книги. Работа над поэмой была прервана смертью брата.
Томас Китс умер 1 декабря 1818 года. Потрясённый до глубины души Джон решил переселиться в Хэмпстед к Чарльзу Брауну, вместе с которым он решил написать трагедию «Оттон Великий». Соседкой Брауна была милая восемнадцатилетняя девушка по имени Фанни Брон (1800—1865). При первой встрече она очень не понравилась Китсу, но уже через неделю поэт был очарован кокеткой Фанни. 25 декабря 1818 года Джон сделал девушке предложение, а в июле 1819 года состоялась помолвка. История их любви отражена в замечательных письмах поэта, принадлежащих, как и большинство его писем, к шедеврам английской эпистолярной прозы.
1819 год оказался необычайно плодотворным для Китса. Начался он с завершения романтической поэмы «Канун Святой Агнессы» и созданием поэмы «Канун Святого Марка». Но временем величайшего взлёта поэтического гения Джона Китса стали апрель и май, когда были созданы пять великих од — «Ода к греческой вазе», «Ода Лени» (другой перевод названия «Ода Праздности»), «Ода Меланхолии», «Ода Соловью» и «Ода Психее». Как утверждают многочисленные критики, именно эти оды ввели Китса в ряд поэтических гениев всех времён и народов. Тогда же была сочинена баллада «Безжалостная красавица».
Летом и осенью Китс создал трагическую поэму «Ламия» и переработал «Гиперион», новый вариант известен под названием «Падение Гипериона. Видение». Сочинённая тогда же ода «Осени» по сей день остаётся одним из самых прославленный произведений Китса.
После сентября 1819 года Китс ничего значительного не создал. Материальное его положение ухудшилось по вине брата Джорджа. С конца года поэт всё чаще ощущал нездоровье, утомление, всё труднее и мучительнее была его борьба за существование, Джона тяготила непрестанная нужда и зависимость от друзей. В письмах его всё сильнее звучат пессимистические мотивы. Начатые осенью сатирическая поэма «Колпак с бубенцами» и трагедия «Король Стефан» остались незавершёнными — к концу года у поэта резко обострился туберкулёзный процесс..
В январе 1820 года в Лондон приехал Джордж Китс. Он приехал за деньгами. Почти месяц длилась последняя встреча братьев. Закончилась она тем, что Джон отложил свою свадьбу с Фанни и отдал Джорджу почти всю свою часть наследства, чтобы поддержать его семью в Америке. Надо признать, что Китс ухитрился продемонстрировать брату, будто он здоров и бодр, и убедить его, что всё отлично и благополучно.
3 февраля Джон проводил Джорджа до Ливерпуля, а по возвращении домой у него открылось сильнейшее лёгочное кровотечение. Понимая, что долго ему не протянуть, Китс попытался расторгнуть помолвку с Фанни Брон, но девушка категорически отказалась с ним расставаться.
В начале июля 1820 года вышла в свет последняя прижизненная книга поэта — «”Ламия“, ”Изабелла“, ”Канун Святой Агнессы“ и другие стихи».
Поскольку здоровье Китса неуклонно ухудшалось, по настоятельным советам врачей осенью он отправился на лечение в Италию. 18 сентября в сопровождении художника Джозефа Северена поэт отплыл из Грейвзенда, а 15 ноября путешественники прибыли в Рим. К этому времени состояние Китса было безнадёжным.
30 ноября поэт написал своё последнее письмо. С 10 декабря началась продолжительная агония, в ходе особо сильных приступов больной отхаркивал до двух чашек артериальной крови.
Джон Китс умер в Риме 23 февраля 1821 года. Похоронили его на римском протестантском кладбище рядом с могилой сына Перси Биш Шелли — Уильяма. Через год здесь нашёл упокоение и прах самого Шелли. До своей гибели потрясённый ранней смертью приятеля, Шелли посвятил Китсу одно из самых замечательных своих произведений — элегию «Адонаис» (1821).
Байрон совершенно необоснованно утверждал, что в смерти Китса повинна злобная критика в английских журналах, травившая молодого поэта.
О Джоне Китсе забыли почти на тридцать лет. Но в 1848 году вышла в свет биография поэта, затем издали его сочинения. И к Китсу пришла заслуженная слава. На его могиле установили примечательный памятник, а дома в Риме и в Хэмпстеде, где он жил, стали музеями.
На русский язык поэзию Джона Китса перевели К. И. Чуковский, Б. Л. Пастернак, В. В. Левик, С. Я. Маршак и многие другие.
Пять великих од
Ода к греческой вазе
1
О ты, приёмыш медленных веков,
Покой — твой целомудренный жених.
Твои цветы пленительней стихов.
Забыт язык твоих легенд лесных.
Кто это? Люди или божества?
Что гонит их? Испуг? Восторг? Экстаз?
О девы! Прочь бежите вы стремглав.
Как разгадать, что на устах у вас?
Вопль страха? Дикий возглас торжества?
О чём свирель поёт в тени дубрав?
2
Звучания ласкают смертный слух,
Но музыка немая мне милей.
Играй, свирель, заворожив мой дух
Безмолвною мелодией своей.
О юноша! Ты вечно будешь петь.
Деревья никогда не облетят.
Влюблённый! Не упьёшься негой ты,
Вотще стремишь к любимой страстный взгляд.
Но не умрёт любовь твоя и впредь,
И не поблекнут милые черты.
3
Счастливый лес! Не бойся холодов!
Ты не простишься никогда с листвой.
Счастливый музыкант! В тени дубов
Не смолкнет никогда напев живой.
Счастливая, счастливая любовь!
Нам сладостна твоя святая власть.
Наполнена ты вечного тепла.
О что перед тобой слепая страсть,
Бесплодный жар вдыхающая в кровь,
Сжигающая пламенем тела.
4
Куда ты, жрец, телицу поведёшь?
В гирляндах — шёлк её крутых боков.
Где в плоть её вонзишь священный нож?
Где жертвою почтишь своих богов?
А почему пустынен мирный брег?
Зачем людьми покинут городок?
Безлюдны площадь, улица и храм.
Не ведать им ни смуты, ни тревог.
Спит городок. Он опустел навек.
А почему — никто не скажет нам.
5
В аттическую форму заключён
Безмолвный, многоликий мир страстей,
Мужей отвага, прелесть юных жен
И свежесть благодатная ветвей.
Века переживёшь ты не спроста.
Когда мы сгинем в будущем, как дым,
И снова скорбь людскую ранит грудь,
Ты скажешь поколениям иным:
«В прекрасном — правда, в правде — красота.
Вот знания земного смысл и суть».
Перевод В. Б. Микушевича
Ода Соловью
От боли сердце замереть готово,
И разум — на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова,
Как будто в Лету погружаюсь я;
Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев, —
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
О, если бы хотя глоток вина
Из глубины заветного подвала,
Где сладость южных стран сохранена —
Веселье, танец, песня, звон кимвала;
О, если б кубок чистой Иппокрены,
Искрящийся, наполненный до края,
О, если б эти чистые уста
В оправе алой пены
Испить, уйти, от счастья замирая,
Туда, к тебе, где тишь и темнота.
Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
Не знать о том, чего не знаешь ты,
О мире, где волненье, лихорадка,
Стенанья, жалобы земной тщеты;
Где седина касается волос,
Где юность иссыхает от невзгод,
Где каждый помысел — родник печали,
Что полон тяжких слёз;
Где красота не доле дня живёт
И где любовь навеки развенчали.
Но прочь! Меня умчали в твой приют
Не леопарды вакховой квадриги, —
Меня крыла Поэзии несут,
Сорвав земного разума вериги, —
Я здесь, я здесь! Кругом царит прохлада,
Луна торжественно взирает с трона
В сопровожденье свиты звёздных фей;
Но тёмен сумрак сада;
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
Доносит отсветы во мрак ветвей.
Цветы у ног ночною тьмой объяты,
И полночь благовонная нежна,
Но внятны все живые ароматы,
Которые в урочный час луна
Дарит деревьям, травам и цветам,
Шиповнику, что полон сладких грёз,
И скрывшимся среди листвы и терний,
Уснувшим здесь и там,
Соцветьям мускусных, тяжелых роз,
Влекущих мошкару порой вечерней.
Я в Смерть бывал мучительно влюблён,
Когда во мраке слушал это пенье,
Я даровал ей тысячи имен,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Быть может, для неё настали сроки,
И мне пора с земли уйти покорно,
В то время как возносишь ты во тьму
Свой реквием высокий, —
Ты будешь петь, а я под слоем дёрна
Внимать уже не буду ничему.
Но ты, о Птица, смерти непричастна, —
Любой народ с тобою милосерд.
В ночи всё той же песне сладкогласной
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
В печальном сердце Руфи в тяжкий час,
Когда в чужих полях брела она.
Все та же песнь лилась проникновенно, —
Та песня, что не раз
Влетала в створки тайного окна
Над морем сумрачным в стране забвенной.
Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный;
Прощай! Перед тобой смолкает дух —
Воображенья гений окрылённый.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален.
Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье,
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин, —
Что было это — сон иль наважденье?
Проснулся я — иль грежу наяву?
Перевод Е. В. Витковского
Ода Меланхолии
Не выжимай из волчьих ягод яда,
Не испивай из Леты ни глотка,
И Прозерпине для тебя не надо
Сплетать из трав дурманящих венка;
Для чёток не бери у тиса ягод,
Не позволяй предстать своей Психее
Ночною бабочкой, пускай сова
Тебя не кличет и пускай не лягут
Над тенью тени, став ещё темнее, —
Печаль твоя останется мертва.
Но если Меланхолия туманом
Внезапно с неба низойдёт к земле,
Даруя влагу травам безуханным,
Скрывая каждый холм в апрельской мгле, —
Тогда грусти: над розою пунцовой,
Над блеском радуги в волне прибрежной,
Над несравненной белизной лилей, —
А если госпожа с тобой сурова,
То завладей её рукою нежной
И чистый взор её до дна испей.
Она дружна с Красою преходящей,
С Весельем, чьи уста всегда твердят
Своё «прощай», и с Радостью скорбящей,
Чей нектар должен обратиться в яд, —
Да, Меланхолии горят лампады
Пред алтарем во храме Наслаждений, —
Увидеть их способен только тот,
Чей несравненно утончённый гений
Могучей Радости вкусит услады:
И во владенья скорби перейдёт.
Перевод Е. В. Витковского
Ода Праздности
Ни трудятся, ни прядут.
Матф. 6-28
Трёх человек увидел я однажды
В рассветной грёзе, — все они прошли
Передо мной, и облачён был каждый
В сандальи и хитоны до земли, —
Фигуры, что на мраморную вазу
Нанесены, — они прошли кругом
И вновь пришли в порядке регулярном,
Дотоле мной не виданы ни разу
И странны мне, — так часто незнаком
Бывает скульптор с ремеслом гончарным.
Но отчего, таинственные тени,
Не опознала вас моя душа?
Затем ли, чтоб чредою наваждений
Скользили мимо вы, не разреша
Меня от сна? — Стоял дремотный час,
И Праздность без услады и без боли
Вливалась в ощущения мои;
Я цепенел, и пульс мой тихо гас, —
Зачем пришли вы и не дали воли
Остаться мне в моём небытии?
Да, в третий раз приблизились они —
О, для чего? Мне виделось в дурмане
Сонливом, что душа моя сродни
Цветами изукрашенной поляне;
Висел туман, но сладостным слезам
Упасть на землю не было дано;
Сминало рамой листья винограда
Открытое в весенний сад окно, —
О тени! Слёз моих не видеть вам!
Ступайте прочь, свиданья длить не надо!
На миг оборотясь, опять ушла
Фигур неторопливых вереница, —
И мне хотелось обрести крыла,
Лететь за ними — я узнал их лица:
Любовь ступала первою из них,
Затем Тщеславье мерной шло походкой,
Отмеченное бледностью чела, —
И третья шла, чей шаг был мягок, тих, —
Я знался с нею, с девою некроткой, —
И то сама Поэзия была.
Они ушли — мне крыльев не хватало...
Ушла Любовь — на что тебе она?
Тщеславие? — Оно берёт начало
В безумии, и суть его бедна.
Поэзия? — Отрады нет в тебе,
Какую в полднях склонен усмотреть я
И в вечерах, в которых брезжит сон, —
Я покорился бы такой судьбе,
Но как суметь вернуться в те столетья,
Когда Мамоной не был мир пленён?
Прощайте! Вам не пробудить меня,
Почиющего на цветочном ложе, —
Мне похвалами не прожить и дня,
Что получает баловень пригожий, —
Пройди, видений строй благообразный,
Останься лишь увиденным во сне
Орнаментом античного сосуда;
Останься, гений мой, в дремоте праздной,
Исчезните, фантомы, прочь отсюда
И больше не тревожьтесь обо мне!
Перевод Е. В. Витковского
Ода Психее
Внемли, богиня, звукам этих строк,
Нестройным пусть, но благостным для духа:
Твоих бы тайн унизить я не мог
Близ раковины твоего же уха.
То явь была? Иль, может быть, во сне
Увидел я крылатую Психею?
Я праздно брёл в чащобной тишине,
Но даже вспомнить лишь смущённо смею:
Два существа под лиственною кроной
Лежали в нежно шепчущей траве;
Вблизи, прохладой корневища тронув,
Журчал ручей бессонный,
Просверкивали сквозь покров зелёный
Лазурь и пурпур утренних бутонов.
Сплелись их крылья, и сплелись их руки,
Уста — не слиты; впрочем, час разлуки
Ещё не пробил, поцелуи длить
Не воспретил рассвет; определить,
Кто мальчик сей, — невелика заслуга
Узнать его черты.
Но кто его голубка, кто подруга?
Психея, ты!
К богам всех позже взятая на небо,
Дабы Олимп увидеть свысока,
Затмишь ты и дневную гордость Феба,
И Веспера — ночного светляка;
Ни храма у тебя, ни алтаря,
Впотьмах перед которым
Стенали б девы, дивный гимн творя
Тебе единым хором.
Ни флейт, ни лир, чтоб службе плавно течь,
Ни сладких дымов от кадила,
Ни рощи, где могла вести бы речь
Губами бледными сивилла.
Светлейшая! Пусть поздно дать обет,
Для верной лиры — пробил час утраты,
Благих древес на свете больше нет,
Огонь, и воздух, и вода — не святы;
В эпоху, столь далёкую сию
От одряхлевшей эллинской гордыни,
Твои крыла, столь яркие доныне,
Я вижу и восторженно пою:
Позволь, я стану, дивный гимн творя,
И голосом, и хором,
Кимвалом, флейтой, — чтобы службе течь,
Дымком, плывущим от кадила,
Священной рощей, где вела бы речь
Губами бледными сивилла.
Мне, как жрецу, воздвигнуть храм позволь
В глубинах духа, девственных доселе,
Пусть новых мыслей сладостная боль
Ветвится и звучит взамен свирели;
И пусть деревья далеко отсель
Разбрасывают тени вдоль отрогов,
Пусть ветер, водопад, и дрозд, и шмель
Баюкают дриад во мхах разлогов;
И, удалившись в тишину сию,
Шиповником алтарь я обовью,
Высоких дум стволы сомкну в союзе
С гирляндами бутонов и светил,
Которых Ум, владыка всех иллюзий,
Ещё нигде вовеки не взрастил;
Тебе уют и нежность обеспечу, —
Как жаждешь ты, точь-в-точь:
И факел, и окно, Любви навстречу
Распахнутое в ночь!
Перевод Е. В. Витковского
Ода к осени
Пора плодоношенья и дождей!
Ты вместе с солнцем огибаешь мызу,
Советуясь, во сколько штук гроздей
Одеть лозу, обвившую карнизы;
Как яблоками отягчённый ствол
У входа к дому опереть на колья,
И вспучить тыкву, и напыжить шейки
Лесных орехов, и как можно доле
Растить последние цветы для пчёл,
Чтоб думали, что час их не прошёл
И ломится в их клейкие ячейки.
Кто не видал тебя в воротах риг?
Забравшись на задворки экономии,
На сквозняке, раскинув воротник,
Ты, сидя, отдыхаешь на соломе;
Или, лицом упавши наперёд
И бросив серп средь маков недожатых,
На полосе храпишь, подобно жнице,
Иль со снопом одоньев от богатых,
Подняв охапку, переходишь брод;
Или тисков подвёртываешь гнёт
И смотришь, как из яблок сидр сочится.
Где песни дней весенних, где они?
Не вспоминай, твои ничуть не хуже,
Когда зарёю облака в тени
И пламенеет жнивий полукружье,
Звеня, роятся мошки у прудов,
Вытягиваясь в воздухе бессонном
То веретенами, то вереницей;
Как вдруг заблеют овцы по загонам;
Засвиристит кузнечик; из садов
Ударит крупной трелью реполов
И ласточка с чириканьем промчится.
Перевод Б. Л. Пастернака
* * *
День отошёл и всё с собой унес:
Влюблённость, нежность, губы, руки, взоры,
Тепло дыханья, тёмный плен волос,
Смех, шёпот, игры, ласки, шутки, споры.
Поблекло всё — так вянут вмиг цветы.
От глаз ушло и скрылось совершенство,
Из рук ушло виденье Красоты,
Ушёл восторг, безумие, блаженство.
Исчезло всё — и мглою мир объят,
И день святой сменила ночь святая,
Разлив любви пьянящий аромат,
Для сладострастья полог тьмы сплетая.
Весь часослов любви прочёл я днём
И вновь молюсь — войди же, Сон, в мой дом!
Перевод В. В. Левика
К Звезде
О, если б вечным быть, как ты, Звезда!
Но не сиять в величье одиноком,
Над бездной ночи бодрствуя всегда,
На Землю глядя равнодушным оком —
Вершат ли воды свой святой обряд,
Брегам людским даруя очищенье,
Иль надевают зимний свой наряд
Гора и дол в земном круговращенье, —
Я неизменным, вечным быть хочу,
Чтобы ловить любимых губ дыханье,
Щекой прижаться к милому плечу,
Прекрасной груди видеть колыханье
И в тишине, забыв покой для нег,
Жить без конца — или уснуть навек.
Перевод В. В. Левика
* * *
Тому, кто в городе был заточён,
Такая радость — видеть над собою
Открытый лик небес и на покое
Дышать молитвой, тихой, точно сон.
И счастлив тот, кто, сладко утомлён,
Найдёт в траве убежище от зноя
И перечтёт прекрасное, простое
Преданье о любви былых времён.
И, возвращаясь к своему крыльцу,
Услышав соловья в уснувшей чаще,
Следя за тучкой, по небу скользящей,
Он погрустит, что к скорому концу
Подходит день, чтобы слезой блестящей
У ангела скатиться по лицу.
Перевод С. Я. Маршака
Кузнечик и сверчок
Вовеки не замрёт, не прекратится
Поэзия земли. Когда в листве,
От зноя ослабев, умолкнут птицы,
Мы слышим голос в скошенной траве
Кузнечика. Спешит он насладиться
Своим участьем в летнем торжестве,
То зазвенит, то снова притаится
И помолчит минуту или две.
Поэзия земли не знает смерти.
Пришла зима. В полях метет метель,
Но вы покою мёртвому не верьте.
Трещит сверчок, забившись где-то в щель,
И в ласковом тепле нагретых печек
Нам кажется: в траве звенит кузнечик.
Перевод С. Я. Маршака
Стихи, написанные в Шотландии
(в домике Роберта Бёрнса)
Прожившему так мало бренных лет,
Мне довелось на час занять собою
Часть комнаты, где славы ждал поэт,
Не знавший, чем расплатится с судьбою.
Ячменный сок волнует кровь мою.
Кружится голова моя от хмеля.
Я счастлив, что с великой тенью пью,
Ошеломлён, своей достигнув цели.
И все же, как подарок, мне дано
Твой дом измерить мерными шагами
И вдруг увидеть, приоткрыв окно,
Твой милый мир с холмами и лугами.
Ах, улыбнись! Ведь это же и есть
Земная слава и земная честь!
Перевод С. Я. Маршака
* * *
Чему смеялся я сейчас во сне?
Ни знаменьем небес, ни адской речью
Никто в тиши не отозвался мне...
Тогда спросил я сердце человечье:
Ты, бьющееся, мой вопрос услышь, —
Чему смеялся я? В ответ — ни звука.
Тьма, тьма крутом. И бесконечна мука.
Молчат и Бог и ад. И ты молчишь.
Чему смеялся я? Познал ли ночью
Своей короткой жизни благодать?
Но я давно готов её отдать.
Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.
Сильны любовь и слава смертных дней,
И красота сильна. Но смерть сильней.
Перевод С. Я. Маршака
Сонет о сонете
Уж если суждено словам брести
В оковах тесных — в рифмах наших дней,
И должен век свой коротать в плену
Сонет певучий, — как бы нам сплести
Сандалии потоньше, понежней
Поэзии — для ног её босых?
Проверим лиру, каждую струну,
Подумаем, что можем мы спасти
Прилежным слухом, зоркостью очей.
Как царь Мидас ревниво в старину
Хранил свой клад, беречь мы будем стих.
Прочь мёртвый лист из лавровых венков!
Пока в неволе музы, мы для них
Гирлянды роз сплетём взамен оков.
Перевод С. Я. Маршака
Джон Китс - величайший английский поэт-романтик. Кроме прекрасных стихов из-под его пера вышли замечательные письма, адресованные друзьям и родным, и представляющие не только филологический, но и художественный интерес. Биография Джона Китса очень коротка, но он оставил после себя большое стихотворное наследство. За столь короткий срок, а творил он всего около шести лет, Китс смог стать эпохальным поэтом. Произведения, созданные им, вошли в анналы английской литературы и считаются хрестоматийными.
Все творчество Китса отмечено печатью гения и явилось новым этапом в мировой поэзии. Поэт, предчувствуя свой ранний уход, работал на грани собственных возможностей, полностью отдавая себя творчеству.
Детство
Поэт Джон Китс, стихи которого призывали читающую публику обратить свои взоры на небеса и помогали им воспарять душой к великим древним богам и героям, родился 31 октября 1795 года в скромной и небогатой семье Томаса Китса, хозяина конюшни. Семья жила в Лондоне и имела четверых детей, из которых Джон был самым старшим. Братьев звали Джордж (1797-1741) и Том (1799-1818), сестру - Фанни (1803-1889). Родители умерли рано: отец - в 1804, мать - в 1810 году. Накоплений в семье было немного, но их все-таки хватило на то, чтобы дать братьям окончить престижную школу, а старшему, Джону, получить медицинское образование. Один из учителей школы, где они учились, Чарлз Кларк, сдружился с Джоном и всесторонне опекал его во время учебы. Именно он познакомил Китса со старинными шедеврами английской литературы, научил тонко чувствовать ткань поэзии и приобщил к романтизму.
Юность
С 1811 по 1815 год Джон Китс проходил стажировку в лондонской больнице, по окончании которой сдал экзамен на право медицинской практики. Но жизнь сложилась иначе. По его собственному признанию, он во время важных операций, чувствовал что его мысли витают в областях далеких от медицины. Он, держа в руках скальпель, сочинял стихи. Так долго продолжаться не могло, и поэтому Китс не стал связывать свою жизнь с медициной, а пустился на вольные хлеба свободного поэта.
К тому времени он уже хорошо разбирался в литературе, высоко ценил Эдмунда Спенсера и Гомера и посещал поэтический кружок. Среди членов этого кружка, уничижительно прозванного «Школой простецов», был критик Ли Хент, ставший впоследствии другом и издателем Китса.
Ли Хент
Ли Хент (1784-1859) кроме критики занимался журналистикой, драматургией и поэзией. Это был честный и мужественный человек. Он издавал свой журнал, в котором с яростью обличал пороки общества и власть имущих. За свои высказывания Хент даже был заключен в тюрьму на два года. Это создало вокруг него ореол мученика и сильно увеличило количество почитателей. Свой первый сонет поэт Джон Китс в 1815 году написал как приветствие по поводу выхода из тюрьмы Ли Хента.
Хент первым увидел в Китсе гениальное дарование и всячески способствовал его росту. Он не только помог Джону проявить себя, но и познакомил его с большинством поэтов Возрождения, а также привел Китса в круг самых передовых людей Англии. Ли Хент подготовил фундамент будущей поэзии Китса, открыв для него мир романтизма.
Романтизм
Как явление романтизм появился в европейской и американской культуре на заре промышленной революции. Его основными постулатами стали возращение к природе, к чувственности, к архаике. Романтизм явил собой реакцию на эпоху Просвещения - царство рационализма, научного познания мира, секуляризации общества. Романтики хотели вернуть человеку религию как вкус к бесконечности, как иррациональный компонент осмысления реальности, как утраченный путь к счастью. Романтизм восстал против прагматического материализма обывателей и дал возможность вернуться в сознание людей мифу, сказанию, эпосу, фольклору.
В Англии романтизм начинался с поэтов и Сэмюэля Кольриджа. Они, познакомившись с немецкими романтиками Фридрихом Шеллингом и братьями Шлегелями, решили претворить их теории на своей английской почве. В отличие от немцев, у английских романтиков важное место отводилось осмыслению общественных процессов и критике зарождающегося буржуазного общества. Яркими представителями английского романтизма являлись Вальтер Скотт, Перси Шелли, лорд Байрон, Уильям Блейк и Джон Китс.
Несмотря на разные политические убеждения (Кольридж был убежденным консерватором, а Шелли - ярким революционером) и эстетические воззрения (идеалист Блейк и материалистически настроенный Скотт), всех романтиков объединяло полное неприятие зарождающегося капиталистического строя, буржуазных нравов и рассудочного прагматизма. Также они были схожи в своем положительном отношении к чувственности человека, к обновлению поэтического строя, к использованию символов и метафор. Романтики видели свою цель в возвращении сказки в расколдованный мир.
Древняя Греция
Дух Древней Греции пленил Китса еще в юности. Помогли этому и бессмертные строки "Илиады" и "Одиссеи" Гомера, и великие трагики Софокл и Еврипид. Но в большей степени этому пленению духом Эллады способствовала потрясающая интуиция Джона Китса. Стихотворения древнегреческих поэтов, которые он любил и ценил, созидали в нем то легкое, тонкое чувство причастности к вечным архетипам, к стержневым общечеловеческим традициям. Мировоззрение Китса до такой степени было насыщено образами из древнегреческих эпосов и мифов, что он смог обогатить романтизм этой пленительной атмосферой существования богов и богинь, красоты и гармонии, радости и величия.
Становление Китса как поэта
Вечное безденежье делало жизнь начинающего поэта трудной и тревожной. Его помолвка с Фанни Брон, которую он искренне любил, сорвалась из-за постоянного отсутствия денег. Плохая наследственность, стрессы и переживания начали подтачивать его здоровье, за которым он совсем не следил, работая на износ. Стихи Джон Китс писал самозабвенно, полностью погружаясь в материал и отрешаясь от мира.
Первый его сборник стихов, скромно названный «Стихотворения», вышел в 1817 году и сразу подвергся атаке критически настроенных журналистов. Некоторые стихотворные цитаты Джона Китса, особенно политической направленности, постоянно муссировались и зло высмеивались критикой. Его обвиняли в малообразованности, вспоминая его происхождение. Таких как Китс, людей «из низов», имевших наглость ругать устоявшиеся порядки и действия властей, в те времена не воспринимали всерьез. Их считали вульгарными недоучками, которые должны были знать свое место.
"Эндимион"
После издания первого сборника Китс удаляется из Лондона в провинцию. Там, в уединении, он сосредотачивается и работает над поэмой «Эндимион». Эта большая работа была призвана доказать друзьям и почитателям силу его таланта. Хотя, прежде всего, ему нужно было это доказать самому себе. С поэмой он справился блестяще. Именно «Эндимион» раскроет все грани творчества поэта и принесет, к сожалению, посмертную славу Джону Китсу.
В «Эндимионе» поэт совместил две равновеликие цели писательства - трезвое изображение реальной человеческой жизни с ее тяготами, лишениями и катаклизмами, и стремление художника к свободному полету в область искусства. Показывая темные стороны существования, Китс не забывал и светлые устремления к прекрасному. Он исходил из свойственного всем романтикам трагического взгляда на непримиримый конфликт между идеальным и реальным. Он пытался вернуть красоту, которую дух времени изгонял из буржуазного, насквозь рационального общества.
Цитаты из стихов Джона Китса
- "Как часто мне бывала смерть мила".
- "Я хочу свет от слова, чем просто свет".
- "И ты далеко в человечестве".
- "Прекрасное пленяет навсегда…"
- "Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней".
Вильям Хэзлитт
После работы над «Эндимионом» Китс значительно окреп как поэт и гражданин. Его взгляды стали более дерзкими и бескомпромиссными. И тогда он начал замечать в своем старшем товарище Ли Хенте наивность и мягкотелость, а в его взглядах он чувствовал поверхностность и конформизм. Самому же Китсу хотелось настоящей борьбы. Он отдалился от Хента и приобрел нового, более радикального учителя и товарища. Им стал Вильям Хэзлитт, ученик Кольриджа, глубокий знаток Шекспира, блестящий критик и тонкий ценитель поэзии. Хэзлитт бесстрашно и энергично критиковал буржуазию и люто ненавидел все институты власти, наблюдая в них лишь инструменты угнетения народа.
У Хэзлитта Китс перенял отношение к искусству как к некоей высшей силе, являющейся единственной заступницей тружеников и неподвластной ни жалким богачам, ни наглым узурпаторам. Любовь к Шекспиру как высшему воплощению бесконечной свободы творчества и поэтического мужества тоже перешла к Китсу от его нового учителя и соратника. Воодушевленный новыми идеями, Китс пишет поэму «Изабелла, или горшок с базиликом», в которую вкладывает прощальную полемику с Ли Хентом.
Весь 1819 год Джон Китс работает над своими одами, названными позже великими. Это «Ода Психее», «Ода соловью», «Ода Меланхолии», «Ода к осени», «Ода к праздности». В них поэт показал читателям новые грани своего гения. Он искусно вплел в эллинский орнамент своих фантазий изысканную мистическую нить. В тот же год он пишет баллады «Канун святой Агнессы», «Ламия» и работает над новой масштабной поэмой «Гиперион», которая, увы, осталась незаконченной. Настроение его произведений становится тревожным и беспокойным, появляются спиритуалистические мотивы. Китс, вероятно, предчувствовал свою скорую трагическую кончину.
Болезнь и смерть
В начале 1820 года у Китса пошла горлом кровь, и поэтому стал предельно понятен характер недомоганий последнего времени. Сомнений не осталось. Туберкулез уже свел в могилу мать Китса и его младшего брата Тома. Настал черед самого поэта. Свой последний год жизни Джон провел в творческом молчании, уединении и покое.
Умер он в Риме, 23 февраля 1821 года, в возрасте 25 лет. Похоронен поэт на римском протестантском кладбище.
На его могиле начертаны слова: «Здесь лежит некто, чье имя написано на воде».
Джон Китс родился в семье содержателя платной конюшни (пункта по прокату лошадей). Он был первенцем у Томаса Китса (род. ок. 1775) и Фрэнсис Китс, урождённой Дженнингс (род. 1775). Затем последовали братья Джордж (1797-1841), Томас (1799-1818), Эдвард (1801-1802) и сестра Фрэнсис Мэри (Фанни) (1803-1889).
16 апреля 1804 года в результате несчастного случая погиб отец Китса. Всего через два месяца, 27 июня 1804 года, мать Китса Фрэнсис вступила в новый брак с Уильямом Роллингсом. Этот брак оказался неудачным, и дети поселились у родителей матери в Энфилде (к северу от Лондона).
В августе 1803 года Джон поступил учиться в частную закрытую школу преподобного Джона Кларка (также в Энфилде).
В марте 1810 года от туберкулёза умерла мать Китса, и в июле опекунами осиротевших детей были назначены Джон Науленд Сэнделл и Ричард Эбби. В 1816 году после смерти Сэнделла единственным опекуном стал Ричард Эбби, чаеторговец по профессии.
Китс, лишившийся родителей на 15-м году жизни, был отправлен в Лондон для изучения медицины; он не мог позволить себе получить университетское образование и даже не имел возможности заняться классическими языками. Глубокое проникновение духом эллинизма пришло в поэзию Китса интуитивно, так как он мог читать греческих поэтов только в переводе. Вскоре Китс оставил занятия медициной в лондонских госпиталях и сосредоточился на литературе. Он увлекался творчеством Спенсера и Гомера и стал одним из членов небольшого кружка, в который входили критик Ли Хант, бывший неофициальным его руководителем, а также Уильям Хэзлит, Хорэс Смит, Корнелиус Уэбб и Джон Гамильтон Рейнольдс. Консервативные критики вскоре уничижительно окрестили кружок «Cockney school», то есть школа простонародных авторов. Шелли, хоть он и был человеком знатного происхождения, был также близок к этому кружку.
Стесненные денежные обстоятельства сделали жизнь Китса в этот период крайне трудной; он от природы был человеком болезненным, и его организм был ослаблен под давлением нужды. Много душевных страданий причинила ему его любовь к Фанни Брон, с которой они были помолвлены, но так и не смогли пожениться из-за его затрудненного материального положения. В 1817 г. К. издал первую книжку лирических стихов, а в следующем году - большую поэму «Endymion». Близкие друзья тотчас же оценили его высокое дарование и оригинальность, но журнальная критика с непонятным озлоблением напала на дебютирующего поэта, обвиняя его в бездарности, аффектации и отсылая его в «аптекарскую лавочку готовить пластыри». Особенной свирепостью в этой кампании против Китса отличились консервативные журналы «Quarterly Review» и «Blackwood»; статьи авторитетного в то время критика Джифорда были полны грубыми насмешками, что не могло не ранить психику впечатлительного, темпераментного поэта.
Существовавшее долгое время мнение, что жизнь поэта «угасла от журнальной статьи» («snuffed out by an article», по выражению Байрона), сильно преувеличено, но несомненно, что нравственные переживания, среди которых нападки критики сыграли главную роль, ускорили развитие чахотки, которой страдали в его семье. В 1818 году Китса отправили на зиму в южный Уэльс, где он ненадолго поправился и много писал; однако болезнь скоро возобновилась с прежней силой, и он стал медленно угасать. Он сознавал это и отражал в своих одах и лирических стихотворениях меланхоличное настроение уходящей молодости и таинственную торжественность перехода от жизни к смерти. В 1820 г. Китс уехал, в сопровождении своего друга, художника Северна, в Италию, где ему суждено было провести последние месяцы своей жизни. Его письма и последние стихотворения исполнены благоговейным культом природы и красоты. Незадолго до смерти поэта вышла его третья книга его стихов, содержавшая наиболее зрелые его произведения («Гиперион», «Изабелла», «Канун святой Агнессы», «Ламия»). Она была очень тепло принята читателями, однако Китсу уже не суждено было об этом узнать: он скончался 23 февраля 1821 г. Поэт похоронен на Римском протестантском кладбище; на могильном камне вырезана написанная им самим эпитафия: «Здесь лежит тот, чье имя было начертано на воде» («Here lies one whose name was writ in water»).
Поэзия Китса привнесла в английский романтизм новый для того времени элемент эллинизма, а также культ красоты и гармоничного наслаждения жизнью. Во всей своей силе эллинизм Китса сказался в двух его больших поэмах: «Эндимион» и «Гиперион», а также в стихотворении «Ода к греческой вазе».
В «Эндимионе», разрабатывающем миф о любви богини луны к пастуху, Китс обнаружил неисчерпаемое богатство фантазии, переплетая между собой множество греческих легенд и присоединяя к ним более сложные, спиритуалистические поэтические построения. Запутанность фабулы и сложность эпизодов сильно затрудняет чтение поэмы, но отдельные места - преимущественно лирические отрывки - принадлежат к числу лучших страниц во всей английской поэзии. Замечательны в этом отношении гимн Пану, глубоко проникнутый пантеизмом (II песнь), и песнь индийской девушки (IV песнь), переходящая от воспевания грусти к буйному гимну в честь Вакха. Неудержимое влечение Эндимиона к неведомой богине, явившейся ему во сне, тоска и отчужденность от земных связей, временное увлечение земной красавицей, оказывающейся воплощением его бессмертной подруги, и конечное единение с последней - все это символизирует для поэта историю человеческой души, свято хранящей в себе образ вечной красоты и ищущей воплощение своего идеала на земле.
«Гиперион» - незаконченная поэма о торжестве олимпийских богов над предшествовавшим им поколением титанов, более строга по форме и полна глубокого трагизма. Речи побежденных титанов, в особенности пламенные воззвания непокорной Теи, воплощающей величие гибнущих титанов, напоминают наиболее вдохновенные эпизоды «Потерянного Рая» Мильтона. В «Оде к греческой вазе» Китс воспевает вечность красоты, как ее видит художник. Во всех этих поэмах Китс отразил эстетическую теорию, навеянную духовной близостью с античным миром, и сформулировал её в следующем стихе: «Красота есть правда, правда - красота; это все, что человек знает на земле и что он должен знать». Наряду с эллинизмом, выражающимся в культе красоты, в его поэзии обнаруживается и элемент мистицизма: поэт видит в красоте природы символы иной, более высокой, вечной красоты. Все оды Китса («Ода к соловью», «К осени», «К меланхолии») носят спиритуалистический характер, что характерно также для его греческих поэм. Однако особенно сильно сказывается тревожное, слегка мистическое настроение поэта в его балладах, таких как «Канун святой Агнессы», «Изабелла» и другие. Здесь он разрабатывает мотивы народных поверий и окружает их поэтическим ореолом, покоряющим воображение читателя.
После смерти Китса значение его для английской поэзии преувеличивалось его поклонниками и оспаривалось его противниками; долгое время его творчество связывали с литературным кружком, из которого он вышел. Нападки на него делали те, кто метил в так называемую «Cockney-School» Ли Ханта. На самом деле он связан был с этой группой только личной дружбой. Критика следующих поколений, чуждая подобных предубеждений, осознала это и оценила гений Китса и достоинства его поэзии. Ныне ему отводится место в английской литературе наравне с Байроном и Шелли, хотя его стихи заметно отличаются от стихов последних по настроению и внутреннему содержанию. Если Байрон олицетворял «демонизм» в европейской поэзии, а Шелли был адептом пантеизма, то Китсу принадлежит создание глубоко-поэтического направления, где внимание поэта концентрируется на внутреннем мире человека. Последователями Китса стали, через 30 лет после его смерти, поэты и художники прерафаэлитской школы в лице Россетти, Морриса и других, чье творчество способствовало возрождению английской поэзии и изобразительного искусства.
В 1971 году к 150-летию со дня смерти поэта королевская почта Великобритании выпустила почтовую марку достоинством в 3 пенса.
Библиография
1814 - сонет «Как голубь из редеющего мрака…» («As from the darkening gloom a silver dove…»), написанное по случаю смерти бабушки.
1816 - сонет «К одиночеству» (O Solitude! if I must with thee dwell,..), стихотворения: «Я вышел на пригорок - и застыл» (I stood tip-toe upon a little hill…) и «Сон и Поэзия» (Sleep and Poetry).
1817 - первая книга - «Стихи» (Poems), посвящённая Ханту.
1818 - поэма «Эндимион» (Endymion), поэма «Изабелла, или Горшок с базиликом» (Isabella, or The Pot of Basil).
1819 - романтическая поэма «Канун Святой Агнессы» (The Eve of St. Agnes).
1819 г. - «Ода Психее» (Ode to Psyche), «Ода Соловью» (Ode to Nightingale), «Ода греческой вазе» (Ode on a Grecian Urn), «Ода Меланхолии» (Ode to Melancholy), «Ода к праздности» (Ode to Indolence) и «Ода к Осени» (To Autumn), поэма «Ламия» (Lamia), «Гиперион» (Hyperion).
Джон Китс является вдохновителем и действующим персонажем (в виде ИскИна) цикла научно-фантастических произведений Дэна Симмонса «Песни Гипериона».
Разные источники по-разному трактуют социальное положение семьи, в которой родился Джон Китс: одни утверждают, что его отец держал постоялый двор, другие – конюшню. Судя по всему, в детстве его мысли были связаны не с поэзией, которая впоследствии поглотила все его мысли, а с медициной.
По крайней мере, история запечатлела факт, когда ему покорился экзамен, после которого он мог стать практикующим хирургом, однако остался лишь хирургом дипломированным.
Его жизнь оборвалась рано и была короткой (1795-1821), но зато максимально насыщенной. В 1817-м вышел в свет его первый сборник, незамысловато названный «Poems» («Стихи»), а год спустя – поэма «Эндимион».
1820-й стал годом выпуска третьего и последнего сборника его стихов, в него Китс включил отрывок «Гипериона» - второй поэмы, за которую он только что взялся.
Было очевидно, что дипломированный хирург Джон Китс окончательно отошел в его душе на второй план, уступив место человеку, чья биография затем стала намного более знаменитой, чем аналогичные жизнеописания его многочисленных врачей-современников.
Деклассированный интеллигент
Несмотря на не самый высокий социальный статус, Джон, после получения им хорошего образования, покинул среду мелких предпринимателей. Однако и к более высокому обществу примыкать не стал, предпочитая оставаться деклассированным интеллигентом .
Надо сказать, что в политике его участие в деятельности либеральных буржуа (под предводительством Ли-Гента) было частичным.
Секрет прост: на протяжении всей своей недолгой жизни Китс сохранял глубокую индифферентность по отношению не только к политике, но и к науке и религии.
Однако даже такие, почти нейтральные взгляды, которых придерживался Джон, давали реакционерам повод причислять его к отряду либералов. Видя в нем отрицательный для себя потенциал, они изо всех сил старались подвергнуть практический каждое его произведение резкой критике.
Даже его друзья тот факт, что Джон Китс так рано ушел из жизни, были склонны рассматривать с точки зрения не прекращавшейся травли поэта со стороны реакционеров.
Искусство ради искусства
Между тем вклад этого поистине гениального поэта в английскую и мировую литературу более чем весом. Ведь Китс, по сути, основал свою собственную теорию в искусстве, являющуюся к тому же самой последовательной из всех ранее созданных.
Как считал Джон, искусство должно существовать исключительно для искусства. Разумеется, есть свой резон, например, в резко враждебной позиции поэта не только к таким сферам, как политика и религия, под власть его претензий попала даже наука.
Ведь Китс видел искусство, как субстанцию, максимально абстрагированную от беспощадных научных реальностей. К сожалению, многие его друзья не приняли столь максималистскую точку зрения.
Однако Джон настаивал: искусство должно быть искусством, а не инструментом в руках политиков, ученых или религиозных деятелей.
То есть, говоря языком его аргументов, в искусстве нет и не должна присутствовать социальная направленность.
Не останавливаясь на себе, Джон Китсстарался убедить в правоте своей теории своих коллег-современников. И, вместе с тем, весьма преуспел в искусстве. Его творчество наполнено «памятниками вечной красоты », которые свободны от любой «мелочной злобы дня», а общественная жизнь практически не находит в нем свое отражение.
К сожалению, биография гениального поэта не столь насыщена событиями и успехами, как того хотелось бы. Его вклад невелик по своим объемам, зато существенно выигрывает в качестве и оригинальности.
По мнению большинства литературных критиков, Джон Китс, относящийся по жанровой принадлежности к отряду романтиков, глубоко отличен от своих коллег-современников.
Ему не присущи уходы в средневековье для того, чтобы отыскивать там кошмары и ужасы, и для поисков чего-то необычного ему не требовалось погружаться в экзотику.
Верный себе и своей теории, Китс искал и находил одну только красоту - и его поиски бывали весьма успешны. По большей части, Джон находил красоту в произведениях Древней Греции. Трактовки, которым он подвергал классические сюжеты, вызывали бурю возмущения и гнева со стороны приверженцев классицизма.
Успокоение – в «тихой грусти»
В его поэзии чувствуется влияние античного пантеистического натурализма. В этом плане Джон Китс остается верен своему принципу достижения цели с помощью максимального объективизма, причем такая объективность характерна даже для лирики.
И в этом, в частности, в обработке сюжетов древнегреческой классики и более позднего средневековья, явственно ощущается близость его к литераторам, творившим в эпоху Шекспира.
В своих произведениях Китс старался придерживаться культа самодовлеющего искусства. Чувство у него преобладает над разумом, радость – сочетается со скорбью . Джон – сторонник непротивленческого примирения с действительностью, его герои покорны року и ищут успокоение, погружаясь в «тихую грусть», а наслаждения, по их разумению, заключаются в страданиях.
Классифицируя основы, которые содержит творческая биография поэта, исследователи склонны видеть в нем раннего предшественника прерафаэлитов, а также творца, чьи опусы содержат буржуазный упадочный эстетизм (Бодлер и Оскар Уайльд) и близки по духу произведениям русских символистов, творивших на грани XIX и XX столетий (Блок).
Необходимо иметь в виду, что Джон Китс творил во времена победы крупной буржуазии . В результате Китс, более тяготевший по своим взглядам к буржуазии мелкой, оказался со своими пристрастиями в творчестве далеко от мейнстрима бушующей актуальности.
Точно так же, как анархист Шелли и символист Блок, Джон со своей идеологией в искусстве оказался лишен реальной почвы. Поэтому единственным в создавшейся ситуации оказался для него путь к абсолютной красоте.
Джон Китс искал и находил успокоение, погружаясь в скорбь и страдания . Видя всю беспомощность взрастившего его класса, Китс видел для себя один лишь выход – «тихо умереть».
Личная жизнь
К сожалению или к счастью, но в свое время Джон и его творчество не были приняты публикой и критиками. Лишь утонченные буржуазные эстеты и мистики находили, что Китс – подлинный гений.
Несмотря на довольно мрачные мотивы в творчестве, в реальной жизни Джонвсегда был окружен друзьями.
Оставаясь требовательным к себе, он уже на самом раннем этапе своего творчества нашел своего «конька» - сонет. Вдохновение для себя Джон Китсискал и находил в путешествиях.
После одного из них судьба свела его с Фанни Брон , этой девушке он впоследствии предложил руку и сердце. Однако, спустя некоторое время, чувствуя приближение смерти, Джонвыступил инициатором расторжения помолвки – и получил отказ.
В последующие годы Китс очень переживал из-за охватывающих его противоречивых чувств (поэтический цикл «Строки к Фанни»). Последнее из его творений – уже упоминавшийся выше «Герпион», который, увы, так и остался незаконченным.
Критики склонны особо выделять в творчестве Джона Китса шесть од, написанных им в 1819-м. 23 февраля смерть настигла талантливого англичанина в Риме. Эпитафию себе он написал сам.
Джон Китс (англ. John Keats 31 октября 1795, Лондон - 23 февраля 1821, Рим) - великий поэт младшего поколения английских романтиков. Джон Китс родился в семье содержателя платной конюшни (пункта по прокату лошадей). Он был первенцем у Томаса Китса (род. ок. 1775) и Фрэнсис Китс, урождённой Дженнингс (род. 1775). Затем последовали братья Джордж (1797-1841), Томас (1799-1818), Эдвард (1801-1802) и сестра Фрэнсис Мэри (Фанни) (1803-1889). 16 апреля 1804 года в результате несчастного случая погиб отец Китса. Всего через два месяца, 27 июня 1804 года, мать Китса Фрэнсис вступила в новый брак с Уильямом Роллингсом. Этот брак оказался неудачным, и дети поселились у родителей матери в Энфилде (к северу от Лондона).
В августе 1803 года) Джон поступил учиться в частную закрытую школу преподобного Джона Кларка (также в Энфилде).
В марте 1810 года от туберкулёза умерла мать Китса, и в июле опекунами осиротевших детей были назначены Джон Науленд Сэнделл и Ричард Эбби. В 1816 году после смерти Сэнделла единственным опекуном стал Ричард Эбби, чаеторговец по профессии.
Китс, лишившийся родителей на 15-м году жизни, был отправлен в Лондон для изучения медицины; он не мог позволить себе получить университетское образование и даже не имел возможности заняться классическими языками. Глубокое проникновение духом эллинизма пришло в поэзию Китса интуитивно, так как он мог читать греческих поэтов только в переводе. Вскоре Китс оставил занятия медициной в лондонских госпиталях и сосредоточился на литературе. Он увлекался творчеством Спенсера и Гомера и стал одним из членов небольшого кружка, в который входили критик Ли Хант, бывший неофициальным его руководителем, а также Уильям Хэзлит, Хорэс Смит, Корнелиус Уэбб и Джон Гамильтон Рейнольдс. Консервативные критики вскоре уничижительно окрестили кружок «Кокнейская школа» («Cockney school»), то есть школа простонародных авторов. Шелли, хоть он и был человеком знатного происхождения, был также близок к этому кружку.
Стеснённые денежные обстоятельства сделали жизнь Китса в этот период крайне трудной; он от природы был человеком болезненным, и его организм был ослаблен под давлением нужды. Много душевных страданий причинила ему его любовь к Фанни Браун, своенравной красавице, не соглашавшейся выйти за него замуж, пока он не составит себе положение в обществе. В 1817 г. Китс издал первую книжку лирических стихов, а в следующем году - большую поэму «Эндимион» («Endymion»). Близкие друзья тотчас же оценили его высокое дарование и оригинальность, но журнальная критика с непонятным озлоблением напала на дебютирующего поэта, обвиняя его в бездарности, аффектации и отсылая его в «аптекарскую лавочку готовить пластыри». Особенной свирепостью в этой компании против Китса отличились консервативные журналы «Куотерли ревью» («Quarterly Review») и «Блэквуд» («Blackwood»); статьи авторитетного в то время критика Джифорда были полны грубыми насмешками, что не могло не ранить психику впечатлительного, темпераментного поэта.
Существовавшее долгое время мнение, что жизнь Китса «угасла от журнальной статьи» («snuffed out by an article», по выражению Байрона), сильно преувеличено, но несомненно, что нравственные переживания, среди которых нападки критики сыграли главную роль, ускорили развитие наследственной чахотки. В 1818 г. Китса отправили на зиму в южный Уэльс, где он ненадолго поправился и много писал; однако болезнь скоро возобновилась с прежней силой, и он стал медленно угасать. Он сознавал это и отражал в своих одах и лирических стихотворениях меланхоличное настроение уходящей молодости и таинственную торжественность перехода от жизни к смерти. В 1820 г. Китс уехал, в сопровождении своего друга, художника Северна, в Италию, где ему суждено было провести последние месяцы своей жизни. Его письма и последние стихотворения исполнены благоговейным культом природы и красоты. Незадолго до смерти поэта вышла его третья книга его стихов, содержавшая наиболее зрелые его произведения («Гиперион», «Изабелла», «Канун святой Агнессы», «Ламия»). Она была очень тепло принята читателями, однако Китсу уже не суждено было об этом узнать: он скончался 23 февраля 1821 г. Поэт похоронен на Римском протестантском кладбище; на могильном камне вырезана написанная им самим эпитафия: «Здесь лежит тот, чье имя было начертано на воде» («Here lies one whose name was writ in water»).
