Биография джона китса. Джон китс краткая биография

Джон Китс - величайший английский поэт-романтик. Кроме прекрасных стихов из-под его пера вышли замечательные письма, адресованные друзьям и родным, и представляющие не только филологический, но и художественный интерес. Биография Джона Китса очень коротка, но он оставил после себя большое стихотворное наследство. За столь короткий срок, а творил он всего около шести лет, Китс смог стать эпохальным поэтом. Произведения, созданные им, вошли в анналы английской литературы и считаются хрестоматийными.

Все творчество Китса отмечено печатью гения и явилось новым этапом в мировой поэзии. Поэт, предчувствуя свой ранний уход, работал на грани собственных возможностей, полностью отдавая себя творчеству.

Детство

Поэт Джон Китс, стихи которого призывали читающую публику обратить свои взоры на небеса и помогали им воспарять душой к великим древним богам и героям, родился 31 октября 1795 года в скромной и небогатой семье Томаса Китса, хозяина конюшни. Семья жила в Лондоне и имела четверых детей, из которых Джон был самым старшим. Братьев звали Джордж (1797-1741) и Том (1799-1818), сестру - Фанни (1803-1889). Родители умерли рано: отец - в 1804, мать - в 1810 году. Накоплений в семье было немного, но их все-таки хватило на то, чтобы дать братьям окончить престижную школу, а старшему, Джону, получить медицинское образование. Один из учителей школы, где они учились, Чарлз Кларк, сдружился с Джоном и всесторонне опекал его во время учебы. Именно он познакомил Китса со старинными шедеврами английской литературы, научил тонко чувствовать ткань поэзии и приобщил к романтизму.

Юность

С 1811 по 1815 год Джон Китс проходил стажировку в лондонской больнице, по окончании которой сдал экзамен на право медицинской практики. Но жизнь сложилась иначе. По его собственному признанию, он во время важных операций, чувствовал что его мысли витают в областях далеких от медицины. Он, держа в руках скальпель, сочинял стихи. Так долго продолжаться не могло, и поэтому Китс не стал связывать свою жизнь с медициной, а пустился на вольные хлеба свободного поэта.

К тому времени он уже хорошо разбирался в литературе, высоко ценил Эдмунда Спенсера и Гомера и посещал поэтический кружок. Среди членов этого кружка, уничижительно прозванного «Школой простецов», был критик Ли Хент, ставший впоследствии другом и издателем Китса.

Ли Хент

Ли Хент (1784-1859) кроме критики занимался журналистикой, драматургией и поэзией. Это был честный и мужественный человек. Он издавал свой журнал, в котором с яростью обличал пороки общества и власть имущих. За свои высказывания Хент даже был заключен в тюрьму на два года. Это создало вокруг него ореол мученика и сильно увеличило количество почитателей. Свой первый сонет поэт Джон Китс в 1815 году написал как приветствие по поводу выхода из тюрьмы Ли Хента.

Хент первым увидел в Китсе гениальное дарование и всячески способствовал его росту. Он не только помог Джону проявить себя, но и познакомил его с большинством поэтов Возрождения, а также привел Китса в круг самых передовых людей Англии. Ли Хент подготовил фундамент будущей поэзии Китса, открыв для него мир романтизма.

Романтизм

Как явление романтизм появился в европейской и американской культуре на заре промышленной революции. Его основными постулатами стали возращение к природе, к чувственности, к архаике. Романтизм явил собой реакцию на эпоху Просвещения - царство рационализма, научного познания мира, секуляризации общества. Романтики хотели вернуть человеку религию как вкус к бесконечности, как иррациональный компонент осмысления реальности, как утраченный путь к счастью. Романтизм восстал против прагматического материализма обывателей и дал возможность вернуться в сознание людей мифу, сказанию, эпосу, фольклору.

В Англии романтизм начинался с поэтов и Сэмюэля Кольриджа. Они, познакомившись с немецкими романтиками Фридрихом Шеллингом и братьями Шлегелями, решили претворить их теории на своей английской почве. В отличие от немцев, у английских романтиков важное место отводилось осмыслению общественных процессов и критике зарождающегося буржуазного общества. Яркими представителями английского романтизма являлись Вальтер Скотт, Перси Шелли, лорд Байрон, Уильям Блейк и Джон Китс.

Несмотря на разные политические убеждения (Кольридж был убежденным консерватором, а Шелли - ярким революционером) и эстетические воззрения (идеалист Блейк и материалистически настроенный Скотт), всех романтиков объединяло полное неприятие зарождающегося капиталистического строя, буржуазных нравов и рассудочного прагматизма. Также они были схожи в своем положительном отношении к чувственности человека, к обновлению поэтического строя, к использованию символов и метафор. Романтики видели свою цель в возвращении сказки в расколдованный мир.

Древняя Греция

Дух Древней Греции пленил Китса еще в юности. Помогли этому и бессмертные строки "Илиады" и "Одиссеи" Гомера, и великие трагики Софокл и Еврипид. Но в большей степени этому пленению духом Эллады способствовала потрясающая интуиция Джона Китса. Стихотворения древнегреческих поэтов, которые он любил и ценил, созидали в нем то легкое, тонкое чувство причастности к вечным архетипам, к стержневым общечеловеческим традициям. Мировоззрение Китса до такой степени было насыщено образами из древнегреческих эпосов и мифов, что он смог обогатить романтизм этой пленительной атмосферой существования богов и богинь, красоты и гармонии, радости и величия.

Становление Китса как поэта

Вечное безденежье делало жизнь начинающего поэта трудной и тревожной. Его помолвка с Фанни Брон, которую он искренне любил, сорвалась из-за постоянного отсутствия денег. Плохая наследственность, стрессы и переживания начали подтачивать его здоровье, за которым он совсем не следил, работая на износ. Стихи Джон Китс писал самозабвенно, полностью погружаясь в материал и отрешаясь от мира.

Первый его сборник стихов, скромно названный «Стихотворения», вышел в 1817 году и сразу подвергся атаке критически настроенных журналистов. Некоторые стихотворные цитаты Джона Китса, особенно политической направленности, постоянно муссировались и зло высмеивались критикой. Его обвиняли в малообразованности, вспоминая его происхождение. Таких как Китс, людей «из низов», имевших наглость ругать устоявшиеся порядки и действия властей, в те времена не воспринимали всерьез. Их считали вульгарными недоучками, которые должны были знать свое место.

"Эндимион"

После издания первого сборника Китс удаляется из Лондона в провинцию. Там, в уединении, он сосредотачивается и работает над поэмой «Эндимион». Эта большая работа была призвана доказать друзьям и почитателям силу его таланта. Хотя, прежде всего, ему нужно было это доказать самому себе. С поэмой он справился блестяще. Именно «Эндимион» раскроет все грани творчества поэта и принесет, к сожалению, посмертную славу Джону Китсу.

В «Эндимионе» поэт совместил две равновеликие цели писательства - трезвое изображение реальной человеческой жизни с ее тяготами, лишениями и катаклизмами, и стремление художника к свободному полету в область искусства. Показывая темные стороны существования, Китс не забывал и светлые устремления к прекрасному. Он исходил из свойственного всем романтикам трагического взгляда на непримиримый конфликт между идеальным и реальным. Он пытался вернуть красоту, которую дух времени изгонял из буржуазного, насквозь рационального общества.

Цитаты из стихов Джона Китса

"Как часто мне бывала смерть мила".
"Я хочу свет от слова, чем просто свет".
"И ты далеко в человечестве".
"Прекрасное пленяет навсегда…"
"Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней".

Вильям Хэзлитт

После работы над «Эндимионом» Китс значительно окреп как поэт и гражданин. Его взгляды стали более дерзкими и бескомпромиссными. И тогда он начал замечать в своем старшем товарище Ли Хенте наивность и мягкотелость, а в его взглядах он чувствовал поверхностность и конформизм. Самому же Китсу хотелось настоящей борьбы. Он отдалился от Хента и приобрел нового, более радикального учителя и товарища. Им стал Вильям Хэзлитт, ученик Кольриджа, глубокий знаток Шекспира, блестящий критик и тонкий ценитель поэзии. Хэзлитт бесстрашно и энергично критиковал буржуазию и люто ненавидел все институты власти, наблюдая в них лишь инструменты угнетения народа.

У Хэзлитта Китс перенял отношение к искусству как к некоей высшей силе, являющейся единственной заступницей тружеников и неподвластной ни жалким богачам, ни наглым узурпаторам. Любовь к Шекспиру как высшему воплощению бесконечной свободы творчества и поэтического мужества тоже перешла к Китсу от его нового учителя и соратника. Воодушевленный новыми идеями, Китс пишет поэму «Изабелла, или горшок с базиликом», в которую вкладывает прощальную полемику с Ли Хентом.

Весь 1819 год Джон Китс работает над своими одами, названными позже великими. Это «Ода Психее», «Ода соловью», «Ода Меланхолии», «Ода к осени», «Ода к праздности». В них поэт показал читателям новые грани своего гения. Он искусно вплел в эллинский орнамент своих фантазий изысканную мистическую нить. В тот же год он пишет баллады «Канун святой Агнессы», «Ламия» и работает над новой масштабной поэмой «Гиперион», которая, увы, осталась незаконченной. Настроение его произведений становится тревожным и беспокойным, появляются спиритуалистические мотивы. Китс, вероятно, предчувствовал свою скорую трагическую кончину.

Болезнь и смерть

В начале 1820 года у Китса пошла горлом кровь, и поэтому стал предельно понятен характер недомоганий последнего времени. Сомнений не осталось. Туберкулез уже свел в могилу мать Китса и его младшего брата Тома. Настал черед самого поэта. Свой последний год жизни Джон провел в творческом молчании, уединении и покое.

Умер он в Риме, 23 февраля 1821 года, в возрасте 25 лет. Похоронен поэт на римском протестантском кладбище.

На его могиле начертаны слова: «Здесь лежит некто, чье имя написано на воде».

Джон Китс родился в семье содержателя платной конюшни (пункта по прокату лошадей). Он был первенцем у Томаса Китса (род. ок. 1775) и Фрэнсис Китс, урождённой Дженнингс (род. 1775). Затем последовали братья Джордж (1797-1841), Томас (1799-1818), Эдвард (1801-1802) и сестра Фрэнсис Мэри (Фанни) (1803-1889).

16 апреля 1804 года в результате несчастного случая погиб отец Китса. Всего через два месяца, 27 июня 1804 года, мать Китса Фрэнсис вступила в новый брак с Уильямом Роллингсом. Этот брак оказался неудачным, и дети поселились у родителей матери в Энфилде (к северу от Лондона).

В августе 1803 года Джон поступил учиться в частную закрытую школу преподобного Джона Кларка (также в Энфилде).

В марте 1810 года от туберкулёза умерла мать Китса, и в июле опекунами осиротевших детей были назначены Джон Науленд Сэнделл и Ричард Эбби. В 1816 году после смерти Сэнделла единственным опекуном стал Ричард Эбби, чаеторговец по профессии.

Китс, лишившийся родителей на 15-м году жизни, был отправлен в Лондон для изучения медицины; он не мог позволить себе получить университетское образование и даже не имел возможности заняться классическими языками. Глубокое проникновение духом эллинизма пришло в поэзию Китса интуитивно, так как он мог читать греческих поэтов только в переводе. Вскоре Китс оставил занятия медициной в лондонских госпиталях и сосредоточился на литературе. Он увлекался творчеством Спенсера и Гомера и стал одним из членов небольшого кружка, в который входили критик Ли Хант, бывший неофициальным его руководителем, а также Уильям Хэзлит, Хорэс Смит, Корнелиус Уэбб и Джон Гамильтон Рейнольдс. Консервативные критики вскоре уничижительно окрестили кружок «Cockney school», то есть школа простонародных авторов. Шелли, хоть он и был человеком знатного происхождения, был также близок к этому кружку.

Стесненные денежные обстоятельства сделали жизнь Китса в этот период крайне трудной; он от природы был человеком болезненным, и его организм был ослаблен под давлением нужды. Много душевных страданий причинила ему его любовь к Фанни Брон, с которой они были помолвлены, но так и не смогли пожениться из-за его затрудненного материального положения. В 1817 г. К. издал первую книжку лирических стихов, а в следующем году - большую поэму «Endymion». Близкие друзья тотчас же оценили его высокое дарование и оригинальность, но журнальная критика с непонятным озлоблением напала на дебютирующего поэта, обвиняя его в бездарности, аффектации и отсылая его в «аптекарскую лавочку готовить пластыри». Особенной свирепостью в этой кампании против Китса отличились консервативные журналы «Quarterly Review» и «Blackwood»; статьи авторитетного в то время критика Джифорда были полны грубыми насмешками, что не могло не ранить психику впечатлительного, темпераментного поэта.

Существовавшее долгое время мнение, что жизнь поэта «угасла от журнальной статьи» («snuffed out by an article», по выражению Байрона), сильно преувеличено, но несомненно, что нравственные переживания, среди которых нападки критики сыграли главную роль, ускорили развитие чахотки, которой страдали в его семье. В 1818 году Китса отправили на зиму в южный Уэльс, где он ненадолго поправился и много писал; однако болезнь скоро возобновилась с прежней силой, и он стал медленно угасать. Он сознавал это и отражал в своих одах и лирических стихотворениях меланхоличное настроение уходящей молодости и таинственную торжественность перехода от жизни к смерти. В 1820 г. Китс уехал, в сопровождении своего друга, художника Северна, в Италию, где ему суждено было провести последние месяцы своей жизни. Его письма и последние стихотворения исполнены благоговейным культом природы и красоты. Незадолго до смерти поэта вышла его третья книга его стихов, содержавшая наиболее зрелые его произведения («Гиперион», «Изабелла», «Канун святой Агнессы», «Ламия»). Она была очень тепло принята читателями, однако Китсу уже не суждено было об этом узнать: он скончался 23 февраля 1821 г. Поэт похоронен на Римском протестантском кладбище; на могильном камне вырезана написанная им самим эпитафия: «Здесь лежит тот, чье имя было начертано на воде» («Here lies one whose name was writ in water»).

Поэзия Китса привнесла в английский романтизм новый для того времени элемент эллинизма, а также культ красоты и гармоничного наслаждения жизнью. Во всей своей силе эллинизм Китса сказался в двух его больших поэмах: «Эндимион» и «Гиперион», а также в стихотворении «Ода к греческой вазе».

В «Эндимионе», разрабатывающем миф о любви богини луны к пастуху, Китс обнаружил неисчерпаемое богатство фантазии, переплетая между собой множество греческих легенд и присоединяя к ним более сложные, спиритуалистические поэтические построения. Запутанность фабулы и сложность эпизодов сильно затрудняет чтение поэмы, но отдельные места - преимущественно лирические отрывки - принадлежат к числу лучших страниц во всей английской поэзии. Замечательны в этом отношении гимн Пану, глубоко проникнутый пантеизмом (II песнь), и песнь индийской девушки (IV песнь), переходящая от воспевания грусти к буйному гимну в честь Вакха. Неудержимое влечение Эндимиона к неведомой богине, явившейся ему во сне, тоска и отчужденность от земных связей, временное увлечение земной красавицей, оказывающейся воплощением его бессмертной подруги, и конечное единение с последней - все это символизирует для поэта историю человеческой души, свято хранящей в себе образ вечной красоты и ищущей воплощение своего идеала на земле.

«Гиперион» - незаконченная поэма о торжестве олимпийских богов над предшествовавшим им поколением титанов, более строга по форме и полна глубокого трагизма. Речи побежденных титанов, в особенности пламенные воззвания непокорной Теи, воплощающей величие гибнущих титанов, напоминают наиболее вдохновенные эпизоды «Потерянного Рая» Мильтона. В «Оде к греческой вазе» Китс воспевает вечность красоты, как ее видит художник. Во всех этих поэмах Китс отразил эстетическую теорию, навеянную духовной близостью с античным миром, и сформулировал её в следующем стихе: «Красота есть правда, правда - красота; это все, что человек знает на земле и что он должен знать». Наряду с эллинизмом, выражающимся в культе красоты, в его поэзии обнаруживается и элемент мистицизма: поэт видит в красоте природы символы иной, более высокой, вечной красоты. Все оды Китса («Ода к соловью», «К осени», «К меланхолии») носят спиритуалистический характер, что характерно также для его греческих поэм. Однако особенно сильно сказывается тревожное, слегка мистическое настроение поэта в его балладах, таких как «Канун святой Агнессы», «Изабелла» и другие. Здесь он разрабатывает мотивы народных поверий и окружает их поэтическим ореолом, покоряющим воображение читателя.

После смерти Китса значение его для английской поэзии преувеличивалось его поклонниками и оспаривалось его противниками; долгое время его творчество связывали с литературным кружком, из которого он вышел. Нападки на него делали те, кто метил в так называемую «Cockney-School» Ли Ханта. На самом деле он связан был с этой группой только личной дружбой. Критика следующих поколений, чуждая подобных предубеждений, осознала это и оценила гений Китса и достоинства его поэзии. Ныне ему отводится место в английской литературе наравне с Байроном и Шелли, хотя его стихи заметно отличаются от стихов последних по настроению и внутреннему содержанию. Если Байрон олицетворял «демонизм» в европейской поэзии, а Шелли был адептом пантеизма, то Китсу принадлежит создание глубоко-поэтического направления, где внимание поэта концентрируется на внутреннем мире человека. Последователями Китса стали, через 30 лет после его смерти, поэты и художники прерафаэлитской школы в лице Россетти, Морриса и других, чье творчество способствовало возрождению английской поэзии и изобразительного искусства.

В 1971 году к 150-летию со дня смерти поэта королевская почта Великобритании выпустила почтовую марку достоинством в 3 пенса.

Библиография

1814 - сонет «Как голубь из редеющего мрака…» («As from the darkening gloom a silver dove…»), написанное по случаю смерти бабушки.

1816 - сонет «К одиночеству» (O Solitude! if I must with thee dwell,..), стихотворения: «Я вышел на пригорок - и застыл» (I stood tip-toe upon a little hill…) и «Сон и Поэзия» (Sleep and Poetry).

1817 - первая книга - «Стихи» (Poems), посвящённая Ханту.

1818 - поэма «Эндимион» (Endymion), поэма «Изабелла, или Горшок с базиликом» (Isabella, or The Pot of Basil).

1819 - романтическая поэма «Канун Святой Агнессы» (The Eve of St. Agnes).

1819 г. - «Ода Психее» (Ode to Psyche), «Ода Соловью» (Ode to Nightingale), «Ода греческой вазе» (Ode on a Grecian Urn), «Ода Меланхолии» (Ode to Melancholy), «Ода к праздности» (Ode to Indolence) и «Ода к Осени» (To Autumn), поэма «Ламия» (Lamia), «Гиперион» (Hyperion).

Джон Китс является вдохновителем и действующим персонажем (в виде ИскИна) цикла научно-фантастических произведений Дэна Симмонса «Песни Гипериона».

Величайшие произведения Китса были написаны, когда ему было 23 года (annus mirabilis). В последний год жизни практически отошёл от литературной деятельности. В 25 лет Китса не стало.

Биография

Отец Китса погиб в результате несчастного случая 16 апреля 1804 года. Всего через два месяца, 27 июня 1804 года, мать Китса Фрэнсис вступила в новый брак с Уильямом Роллингсом. Этот брак оказался неудачным, и дети поселились у родителей матери в Энфилде (к северу от Лондона). В августе 1803 года Джон поступил учиться в частную закрытую школу преподобного Джона Кларка (также в Энфилде).

В «Эндимионе», разрабатывающем миф о любви богини луны к пастуху, Китс обнаружил неисчерпаемое богатство фантазии, переплетая между собой множество греческих легенд и присоединяя к ним более сложные, спиритуалистические поэтические построения. Запутанность фабулы и сложность эпизодов сильно затрудняет чтение поэмы, но отдельные места - преимущественно лирические отрывки - принадлежат к числу лучших страниц во всей английской поэзии. Замечательны в этом отношении гимн Пану, глубоко проникнутый пантеизмом (II песнь), и песнь индийской девушки (IV песнь), переходящая от воспевания грусти к буйному гимну в честь Вакха . Неудержимое влечение Эндимиона к неведомой богине, явившейся ему во сне, тоска и отчужденность от земных связей, временное увлечение земной красавицей, оказывающейся воплощением его бессмертной подруги, и конечное единение с последней - все это символизирует для поэта историю человеческой души, свято хранящей в себе образ вечной красоты и ищущей воплощение своего идеала на земле.

«Гиперион» - незаконченная поэма о торжестве олимпийских богов над предшествовавшим им поколением титанов, более строга по форме и полна глубокого трагизма. Речи побежденных титанов, в особенности пламенные воззвания непокорной Теи, воплощающей величие гибнущих титанов, напоминают наиболее вдохновенные эпизоды «Потерянного Рая» Мильтона . В «Оде к греческой вазе» Китс воспевает вечность красоты, как её видит художник. Во всех этих поэмах Китс отразил эстетическую теорию, навеянную духовной близостью с античным миром, и сформулировал её в следующем стихе: «Красота есть правда, правда - красота; это все, что человек знает на земле и что он должен знать». Наряду с эллинизмом, выражающимся в культе красоты, в его поэзии обнаруживается и элемент мистицизма: поэт видит в красоте природы символы иной, более высокой, вечной красоты. Все оды Китса («Ода к соловью», «К осени», «К меланхолии») носят спиритуалистический характер, что характерно также для его греческих поэм. Однако особенно сильно сказывается тревожное, слегка мистическое настроение поэта в его балладах, таких как «Канун святой Агнессы», «Изабелла» и другие. Здесь он разрабатывает мотивы народных поверий и окружает их поэтическим ореолом, покоряющим воображение читателя.

После смерти Китса значение его для английской поэзии преувеличивалось его поклонниками и оспаривалось его противниками; долгое время его творчество связывали с литературным кружком, из которого он вышел. Нападки на него делали те, кто метил в так называемую «Cockney-School» Ли Ханта . На самом деле он связан был с этой группой только личной дружбой. Критика следующих поколений, чуждая подобных предубеждений, осознала это и оценила гений Китса и достоинства его поэзии. Ныне ему отводится место в английской литературе наравне с Байроном и Шелли , хотя его стихи заметно отличаются от стихов последних по настроению и внутреннему содержанию. Если Байрон олицетворял «демонизм» в европейской поэзии, а Шелли был адептом пантеизма, то Китсу принадлежит создание глубоко-поэтического направления, где внимание поэта концентрируется на внутреннем мире человека. Последователями Китса стали, через 30 лет после его смерти, поэты и художники прерафаэлитской школы в лице Россетти , Морриса и других, чье творчество способствовало возрождению английской поэзии и изобразительного искусства.

Библиография

1814 - сонет «Как голубь из редеющего мрака…» («As from the darkening gloom a silver dove… »), написанное по случаю смерти бабушки.

1816 - сонет «К одиночеству» (O Solitude! if I must with thee dwell,.. ), стихотворения : «Я вышел на пригорок - и застыл» (I stood tip-toe upon a little hill… ) и «Сон и Поэзия» (Sleep and Poetry ).

1817 - первая книга - «Стихи» (Poems ), посвящённая Ханту.

1818 - поэма «Эндимион» (Endymion ), поэма «Изабелла, или Горшок с базиликом» (Isabella, or The Pot of Basil ).

1819 - романтическая поэма «Канун Святой Агнессы» (The Eve of St. Agnes ).

1819 г. - «Ода Психее» (Ode to Psyche ), «Ода Соловью» (Ode to Nightingale ), «Ода к греческой вазе » (Ode on a Grecian Urn ), «Ода Меланхолии» (Ode to Melancholy ), «Ода к праздности» (Ode to Indolence ) и «Ода к Осени» (To Autumn ), поэма «Ламия» (Lamia ), «Гиперион» (Hyperion ).

Культурные аллюзии

Джон Китс является вдохновителем и действующим персонажем (в виде ИскИна) цикла научно-фантастических произведений Дэна Симмонса «Песни Гипериона ».
В 2009 году на экраны вышел британский фильм «Яркая звезда », повествующий о знакомстве и развитии отношений между Джоном Китсом и его музой, Фанни Браун . Роль Китса исполнил Бен Уишоу .

Напишите отзыв о статье "Китс, Джон"

Примечания

Литература

Сухарев С. .
Венгерова З. А. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Венгерова З. А. Джон Китс // Вестник Европы . 1889, X-XI кн.
Дьяконова Н. Я. Китс и его современники. - М .: Наука , 1973. - 200, с. - (Из истории мировой культуры). - 24 000 экз. (обл.)

Ссылки

в переводе Сергея Александровского
Захаров Н. В. // Электронная энциклопедия «Мир Шекспира», 2011.

Отрывок, характеризующий Китс, Джон

– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.

Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!

Краткая биография поэта, основные факты жизни и творчества:

ДЖОН КИТС (1795-1821)

Он был первенцем Томаса и Фрэнсис Китс. У Джона были еще три младших брата - Джордж (1797-1841), Томас (1799-1818), Эдвард (1801-1802) - и сестра Фрэнсис Мэри (1803-1889). В молодости отец будущего поэта служил на платной конюшне, принадлежавшей Джону Дженнингсу, затем женился на дочери хозяина и стал управляющим.

С восьми лет Джон был отдан в престижную частную закрытую школу преподобного Джона Кларка в Энфилде (к северу от Лондона). Сын директора школы Чарльз Кауден Кларк, в более поздние годы видный литератор, был учителем и другом Китса. Он первый познакомил мальчика со старой английской поэзией. Джон увлекся стихотворчеством и даже взялся за собственный перевод «Энеиды» Вергилия. Да и в целом дела у мальчика шли неплохо, но 16 апреля 1804 года Томас Китс погиб в результате несчастного случая, и дети остались сиротами.

Мать недолго печалилась о безвременно ушедшем супруге и 27 июня того же года вторично вышла замуж - за Уильяма Роллингса. Отчим не захотел содержать детей Китса. Фрэнсис пришлось отдать их на воспитание к своим родителям в Энфилде.

Почти через год, 8 марта 1805 года умер дедушка - Джон Дженнингс. Кстати, именно в его честь и был назван первенец Китсов. Дед оставил семье небольшое состояние. Бабушка с детьми переселилась в Эдмонтон, неподалеку от Энфилда. Здесь младшие Китсы тихо и дружно жили, пока в марте 1810 года не умерла от туберкулеза их мать, и они остались круглыми сиротами. К сожалению, Фрэнсис успела заразить неизлечимой тогда болезнью своих сыновей Томаса и Джона.

Опекунами несовершеннолетних Китсов были определены Джон Науленд Сэнделл и Ричард Эбби, оба почтенные и уважаемые в округе люди. В отличие от трагических историй из душещипательных романов оба опекуна честно и искренне заботились о сиротах. После смерти Сэнделла в 1816 году все заботы о молодых людях взял на себя Ричард Эбби, зажиточный чаеторговец.

Летом 1811 года шестнадцатилетний Джон Китс покинул школу в Энфилде и поступил в обучение к хирургу и фармацевту Томасу Хэммонду в Эдмонтоне. Именно в годы учебы у Хэммонда юноша окончательно оформился как поэт. В 1814 году Китсом был создан ряд стихотворений, в частности известный сонет «Как голубь из редеющего мрака…», написанный по случаю смерти бабушки Алисы Дженнингс (урожденной Уолли).

В октябре 1815 года началась стажировка Джона в лондонском госпитале Гая. Одновременно молодой человек не оставлял усиленные занятия поэзией. У него появились связи в литературном и художественном мире Лондона. Китс познакомился с поэтом и журналистом Ли Хантом (1784-1859), издателем популярного еженедельника «Наблюдатель», с художниками Б. Р. Хейдоном (1786-1846) и Дж. Северном (1793-1879), которые стали его близкими друзьями.

Стажировка будущего хирурга близилась к концу. В июле 1816 года Джон сдал экзамены и получил право по достижении совершеннолетия практиковать в качестве хирурга и фармацевта. Опекун Эбби был доволен - его долг перед покойными друзьями медленно, но неуклонно исполнялся. И неожиданно коса нашла на камень. Однажды во время операции Джон Китс поймал себя на том, что достаточно длительное время думал не о больном и о последовательности своих действий, а сочинял стихотворение. Молодой человек испугался. С одной стороны, так можно погубить невинного человека, с другой стороны, видимо, главное призвание его жизни - поэзия. И Джон объявил о том, что оставляет врачебную практику.

Эбби был в шоке, он умолял, уговаривал своего подопечного одуматься, но безрезультатно. Китс бесповоротно ушел из медицины. В этом решении Джона поддержал Ли Хант. Молодой человек был окрылен поддержкой нового друга и посвятил ему свой первый поэтический сборник, озаглавленный «Стихотворения», который вышел в марте 1817 года.

Критика отнеслась к молодому поэту одобрительно, но Китс ожидал большего. В апреле 1817 года он уехал из Лондона, чтобы в уединении работать над поэмой «Эндимион». Она была опубликована через год и неожиданно подверглась жесткой критике в ведущих литературных журналах. Обозреватели литературных отделов объявили поэму «спокойным, невозмутимым, слюнявым идиотизмом» и советовали «Джонни» оставить стихи и «вернуться к своим склянкам и пилюлям».

К тому времени в настроениях Китса произошли значительные перемены. Он стал тяготиться опекой Ханта. Сам ли поэт, или по чьей-то подсказке, но Китс вдруг заметил поверхностность суждений уже немолодого покровителя, его в определенной мере легкомысленность и самонадеянность. У Джона появился новый учитель - видный радикал Уильям Хэзлитт (1778-1830). Блестящий критик, знаток Шекспира, историк английской поэзии и театра, политический писатель, он бесстрашно нападал на лиц, облеченных высшей властью, и на важнейшие общественные институты Великобритании.

Под влиянием Хэзлитта Китс создал поэму «Изабелла, или Горшок с базиликом» на сюжет пятой новеллы четвертого дня «Декамерона» Боккаччо.

В конце июня 1818 года уехал в Америку второй по старшинству брат Китса - Джордж. Он был уже женат, и на отъезд подвигла молодого человека его супруга Джорджиана. Джон проводил супругов до Ливерпуля. Он мучительно переживал это расставание, поскольку на руках у него оставался тяжело больной младший брат Томас, да и сам поэт не мог похвастать крепким здоровьем.

Чтобы немного развеяться, Китс в компании своего друга Чарльза Брауна отправился в пешее путешествие по Озерному краю, Шотландии и Ирландии. Он посетил могилу Бёрнса в Дамфрисе и его домик в Эре. Поездку пришлось срочно прервать - на острове Малл Джон сильно простыл, как оказалось впоследствии, эта простуда спровоцировала у него скоротечный туберкулез.

Дома поэт застал умирающего от чахотки Томаса. У постели агонизирующего брата, чтобы хоть немного отвлечься, Китс начал сочинять поэму «Гиперион», навеянную творчеством Мильтона. Великое произведение осталось неоконченным - Китс завершил лишь две первые книги. Работа над поэмой была прервана смертью брата.

Томас Китс умер 1 декабря. Потрясенный до глубины души Джон решил переселиться в Хэмпстеде к Чарльзу Брауну, вместе с которым он решил написать пьесу «Оттон Великий». Соседкой Брауна была милая восемнадцатилетняя девушка по имени Фанни Брон (1800-1865). При первой встрече она очень не понравилась Китсу, но уже через неделю он был очарован ею. 25 декабря 1818 года поэт сделал Фанни предложение, а в июле 1819 года состоялась помолвка. История их любви отражена в замечательных письмах поэта, принадлежащих, как и большинство его писем, к шедеврам английской эпистолярной прозы.

1819-й - последний творческий год в жизни поэта. Начался он с завершения романтической поэмы «Канун Святой Агнессы». Но великим взлетом поэтического гения Джона Китса стали апрель и май, когда им были созданы пять од. Четыре из них - «Ода Психее», «Ода Соловью», «Ода греческой вазе» и «Ода Меланхолии» признаны вершинами англоязычной поэзии.

Летом и осенью Китс написал трагическую поэму «Ламия» и переработал «Гиперион», новый вариант известен под названием «Падение Гипериона. Видение».

После сентября 1819 года Китс ничего значительного не создал. Материальное его положение ухудшилось по вине брата Джорджа. С конца года поэт все чаще ощущает нездоровье, утомление, все труднее и мучительнее его борьба за существование, непрестанная нужда и зависимость от друзей. В письмах его все сильнее звучат пессимистические мотивы; начатые осенью сатирическая поэма «Колпак с бубенцами» и трагедия «Король Стефан» остались незавершенными.

В январе 1820 года в Лондон приехал Джордж Китс. Почти месяц длилась последняя встреча братьев. 3 февраля Джон проводил Джорджа до Ливерпуля, а по возвращении домой у него открылось сильнейшее легочное кровотечение. Понимая, что долго ему не протянуть, Китс попытался расторгнуть помолвку с Фанни Брон, но девушка категорически отказалась с ним расставаться.

В начале июля 1820 года вышла в свет последняя прижизненная книга поэта - «“Ламия”, “Изабелла”, “Канун святой Агнессы” и другие стихи».

Осенью, поскольку здоровье Китса неуклонно ухудшалось, он по настоятельным советам врачей отправился на лечение в Италию. 18 сентября в сопровождении художника Джозефа Северна поэт отплыл из Грейвзэнда, а 15 ноября путешественники прибыли в Рим. К этому времени состояние Китса было безнадежным.

30 ноября поэт написал свое последнее письмо. С 10 декабря течение его болезни резко обострилось.

Джон Китс умер в Риме 23 февраля 1821 года. Похоронили его на римском протестантском кладбище.

* * *
Вы читали биографию (факты и годы жизни) в биографической статье, посвящённой жизни и творчеству великого поэта.
Спасибо за чтение. ............................................
Copyright: биографии жизни великих поэтов

Биография

В «Эндимионе», разрабатывающем миф о любви богини луны к пастуху, Китс обнаружил неисчерпаемое богатство фантазии, переплетая между собой множество греческих легенд и присоединяя к ним более сложные, спиритуалистические поэтические построения. Запутанность фабулы и сложность эпизодов сильно затрудняет чтение поэмы, но отдельные места - преимущественно лирические отрывки - принадлежат к числу лучших страниц во всей английской поэзии. Замечательны в этом отношении гимн Пану, глубоко проникнутый пантеизмом (II песнь), и песнь индийской девушки (IV песнь), переходящая от воспевания грусти к буйному гимну в честь Вакха . Неудержимое влечение Эндимиона к неведомой богине, явившейся ему во сне, тоска и отчужденность от земных связей, временное увлечение земной красавицей, оказывающейся воплощением его бессмертной подруги, и конечное единение с последней - все это символизирует для поэта историю человеческой души, свято хранящей в себе образ вечной красоты и ищущей воплощение своего идеала на земле.

«Гиперион» - незаконченная поэма о торжестве олимпийских богов над предшествовавшим им поколением титанов, более строга по форме и полна глубокого трагизма. Речи побежденных титанов, в особенности пламенные воззвания непокорной Теи, воплощающей величие гибнущих титанов, напоминают наиболее вдохновенные эпизоды «Потерянного Рая» Мильтона . В «Оде к греческой вазе» Китс воспевает вечность красоты, как её видит художник. Во всех этих поэмах Китс отразил эстетическую теорию, навеянную духовной близостью с античным миром, и сформулировал её в следующем стихе: «Красота есть правда, правда - красота; это все, что человек знает на земле и что он должен знать». Наряду с эллинизмом, выражающимся в культе красоты, в его поэзии обнаруживается и элемент мистицизма: поэт видит в красоте природы символы иной, более высокой, вечной красоты. Все оды Китса («Ода к соловью», «К осени», «К меланхолии») носят спиритуалистический характер, что характерно также для его греческих поэм. Однако особенно сильно сказывается тревожное, слегка мистическое настроение поэта в его балладах, таких как «Канун святой Агнессы», «Изабелла» и другие. Здесь он разрабатывает мотивы народных поверий и окружает их поэтическим ореолом, покоряющим воображение читателя.

После смерти Китса значение его для английской поэзии преувеличивалось его поклонниками и оспаривалось его противниками; долгое время его творчество связывали с литературным кружком, из которого он вышел. Нападки на него делали те, кто метил в так называемую «Cockney-School» Ли Ханта . На самом деле он связан был с этой группой только личной дружбой. Критика следующих поколений, чуждая подобных предубеждений, осознала это и оценила гений Китса и достоинства его поэзии. Ныне ему отводится место в английской литературе наравне с Байроном и Шелли , хотя его стихи заметно отличаются от стихов последних по настроению и внутреннему содержанию. Если Байрон олицетворял «демонизм» в европейской поэзии, а Шелли был адептом пантеизма, то Китсу принадлежит создание глубоко-поэтического направления, где внимание поэта концентрируется на внутреннем мире человека. Последователями Китса стали, через 30 лет после его смерти, поэты и художники прерафаэлитской школы в лице Россетти , Морриса и других, чье творчество способствовало возрождению английской поэзии и изобразительного искусства.

Библиография

	Джон Китс в Викицитатнике

	Джон Китс в Викицитатнике
	в Викитеке